Но есть различные поползновения различных типов человеческих существ сорваться с этого крючка, причём даже бессознательно. Философия на счёт отражения Великого Существа людям не присуща, не свойственна, но на уровне инстинкта они пытаются с этого крючка сорваться. И вот одним из наиболее широких, наиболее популярных, общеизвестных моментов выхода на рассогласование между оригиналом и отражением является так называемая «экзистенциальная спонтанность». Известно, что есть такая вещь, как женская спонтанность. Причём я не говорю о том, что она именно женская в гендерном конкретном смысле. Это просто тип. Он может быть присущ и мужчине – такой лёгкий тип плейбоя, беззаботный тип такого…
Это уже физиологическая сторона. На самом деле есть вот такая типология поведения – «жизнизм». То есть давать выход своему внутреннему бессознательному – это более или менее терпимо обществом. Хотя общество повело наступление и на эту, в женской версии довольно безобидную, спонтанность. В какой форме повело наступление? В форме феминизма. Потому что феминизм есть не что иное, как наступление на право женщины на каприз, на право женщины быть женщиной, на спонтанность. Это новая форма правил игры: требования равноправия – это обязательство женщины к участию в не свойственных ей общественных ролевых позициях, играх.
Да. И здесь мы думаем – феминизм. Такой общественный процесс пошёл. Были суфражистки – требовали права голосовать, потом сделали шаг дальше – феминизм, мужененавистничество и так далее. И это всё растёт как кустарник. А вот нет!
Здесь есть определённое целенаправленное наступление общества как коллективного фараона, общества как пирамиды, даже на те островки как будто натурально обусловленной «свободы» (в кавычках), спонтанности с её редукцией. Это значит один вариант спонтанности – то, что называется, «женский».
Есть «мужской» вид спонтанности – искусство. Это креативная форма спонтанности, и здесь уже общество очень серьёзно воспринимает это как действительно реальную угрозу. Собственно говоря, в чём его смысл, зачем вообще существует искусство? Искусство – это попытка создать альтернативное зеркало, в котором как бы создаётся изображение «будто бы сорвавшееся с крючка», будто бы сорвавшееся с жёсткой точки фиксации с оригиналом.
Да, некая несинхронность. Но ты не можешь это воссоздать реально с собой, но ты делаешь это в искусстве, делаешь это в картинах, в литературе, в кино, в театре и так далее. И здесь уже возникает реальная угроза, потому что тут действительно создаётся альтернативное зеркало. Вот в чём смысл искусства. Поэтому общество сразу наводит зум на это дело и, конечно же, существует колоссальная не просто цензура, а целый аппарат контроля и подавления. Причём он существовал всегда. Наиболее общеизвестное – так называемое «сакральное традиционное искусство», которое подчиняет искусство символическим нормам обслуживания доктринальной идеологии, правящей на данный момент, или религии, – что то же самое. Иконы, фрески, соответствующие песнопения и гимны, соответствующая музыка, создание определённых правил, допуск людей, мастеров, ученичество и так далее.
Нужно понять, что в искусстве есть два полюса: один полюс связан с максимальной возможностью создать такое альтернативное зеркало свободы, а другой, фактически сливающийся с тем же самым Великим Существом, – минимальная возможность свободы. Максимальный полюс свободы – это слово, это литература. Потому что это связано со смыслом, мыслью, ситуативностью, созданием какой-то концептуальной ситуации и так далее, и это наиболее опасно, и это вызывает наибольшее внимание и наиболее острую болезненную реакцию.
Да. Замечание очень грамотное. Но в данном случае это ведь не только Рахметов, но это и госпожа Бовари. А даже если мы пойдём в глубь веков, то и там мы увидим, что слово – это попытка создать опасную альтернативу, и, главное, это эффективная попытка. Это действительно альтернативное зеркало, которое работает уже со смыслами, с интеллектуальным пространством.
Есть другой полюс, совершенно противоположный слову, который фактически обслуживает, можно сказать, напрямую интересы тождества отражения и оригинала – Великого Существа и зеркала этого мира. Это музыка. Все мы знаем, что такое «музыка сфер». Музыка сфер – это как раз формы гармонии, которые уже выходят за пределы законов нашего мира. Музыканты, композиторы, творцы музыки – они как бы слышат эту музыку сфер и просто транслируют её сюда. И музыка – это вещь не просто бессловесная, она «антисловесная», потому что бесполезна любая попытка описать музыку как то, что ты слышишь и понимаешь. Всегда есть иллюзия, что, когда ты слышишь музыку, тебе кажется, что ты её «понимаешь», но когда ты хочешь сказать словами, что же ты понял, – получается чушь.
Нет. Это именно враждебные вещи, вот в чём дело. Но мы живём в мире компромиссов, и вообще человеческое пространство компромиссное: с одной стороны, у него сознание, с другой – Бытие. Поэтому в сфере искусства тоже происходит борьба и слияние. Появляется опера, где музыка и слово начинают взаимодействовать и сливаться.
Но между ними находится очень интересная вещь – между ними находится изобразительное искусство. Между ними находится изобразительное искусство в широком смысле: это и живопись, и скульптура, и новейшие формы «феноменологического» как бы искусства. Оно очень интересно, потому что, с одной стороны, апеллирует к феноменологии, непосредственно данной, – это не слово, мысль, а это некая фактура, изображение и так далее, – но, с другой стороны, в отличие от музыки оно поддаётся описанию, то есть это действительно зеркало. Вот картина – допустим, «Набережная в тумане» какого-нибудь французского импрессиониста, – это уже зеркало, это явная попытка сорваться с крючка.
Здесь что проявляется со стороны общества сразу? Во-первых, конечно же, жёсткая борьба против всякой инновации, против появления каких-то новых, непредусмотренных попыток, и во-вторых, самый эффективный способ – это, конечно же, превращение искусства в альтернативный вид валюты, ценности. Есть колоссальная система оценки искусства. Если у художника есть некое имя, то это всё равно, что он банкноты рисует. Это очень эффективный способ нейтрализации попытки сорваться с крючка. Потому что тут же убивается сама идея. Наиболее острая, инстинктивная, глубокая попытка уйти от фальсификации, прийти к наиболее резкому выражению воли к свободе, – это «Чёрный квадрат» Малевича, то есть создание зеркала, в котором имеется прямой отказ от отражения. Вот любое отражение – его перехватывают. А тут отказ от отражения. И его превратили в самое коммерческое из возможных ситуаций.
Но на самом деле искусство тем не менее остаётся всё-таки ещё наиболее опасной сферой проявления этой спонтанности, хотя сейчас уже понятно, что как сознательная борьба за свободу, искусство как метод уже достаточно давно обанкротилось. Были моменты в XIX веке – особенно с подъёмом романтизма, когда на искусство возлагались какие-то надежды, – что методологии, разрабатываемые в этой сфере могут дать какие-то прорывы в человеческом статусе. Сейчас уже понятно, что нет. Потому что выйти из тенет общества, выйти из тенет взаимоотношения «художник – маршан[52] – аукцион – публика как покупатель» невозможно. Но самовыражение какого-нибудь одинокого фрика…
Один из таких ярчайших примеров в том же самом изобразительном искусстве – абстрактная живопись, которая вызывала огромное возмущение у советских людей. Я, кстати, побывал на знаменитой американской выставке в Сокольниках 57-го года, если я не ошибаюсь. Мне было лет десять. Я побывал на этой выставке, и помню, что люди ходили плевались, ругались вслух. Я ещё удивлялся – почему их трясёт от негодования. На самом деле они, конечно, просто переживали, что это очевидная попытка создать альтернативное зеркало. Но она провалилась.
В чем её провал? Пытаясь уйти предельно в альтернативность, они всего-навсего сошли на наиболее низкий уровень изображения феноменологического бытия (как пятна Роршаха), то есть отказались от всякого смысла или дали возможность приписывать некий фиктивный смысл по произволу смотрящего, но ушли на уровень феноменологического восприятия. Но это капитуляция.
ebooksa