Шесть дней

Середин усмехнулся.

— Вчера ты пустился в лирические излияния, — сказал он, — удивил меня, а сегодня в другую крайность ударился. Легко сказать — поставь! Оборудование целый состав занимает, можно сказать — еще один завод, а называем легким словом «пылеуловители».

— Придется тебе заняться этим, как ты говоришь, «заводом», — жестковато сказал Григорьев, не расположенный на этот раз шутить или пускаться в отступления. — Впишем тебе в титул на следующий год, выкручивайся, как знаешь, а пылеуловители должны стоять. Мне секретарь горкома звонил, спрашивал, какова позиция министерства. Ты не обратил внимания, когда мы ехали по городу, рыжая пыль на улицах? Руду можно совком собирать… Ну, не будем время терять на пустые разговоры…

С завода они вернулись в доменный цех совсем вечером, в темноте уже. Середин остался у себя; пока они смотрели завод, накопились разные дела. Григорьев отправился в ресторан напротив проходной — поесть: и за обед, а за ужин.

IV

Из ресторана Григорьев поехал к себе. Мерил комнату ровными неторопливыми шагами от окна к двери и обратно. Многое из того, что он узнал в эти дни, до поры, до времени оседало где-то на дне памяти и, только когда он оставался один, всплывало в сознании.

Вот эта история с Логиновым. Нет ли в ней укора ему самому? В других обстоятельствах, в иных формах, не скатывается ли постепенно к тому, чтобы жить лишь одним: «Металл любой ценой, металл только сегодня, а там хоть трава не расти?..» Это, если говорить обнаженно и преувеличенно. В действительности сложнее, речь идет о тенденциях, которые, может быть, проявятся лишь завтра…

Неприятны, тягостны эти неожиданные мысли Григорьеву. Но никак он не мог обойти их, проплыть по течению, минуя выступающие в пороге углы скал. Нельзя обходить. Давай-ка, брат, додумаем до конца. Пока не поздно. А Логинову поздно. Уже поздно. Никто не будет снимать его с работы, тяжело больного человека. Но он сам себя осудил. Вот в чем трагедия… Надо додумать до конца, пока не поздно…

Собственный просчет при желании можно оправдать общими причинами. Усложнение руководства промышленностью стало очевидным фактом. Хозяйство страны приобрело такие масштабы, когда привычные формы управления дают осечку. Металлургия не осталась исключением. Пожалуй, именно в черной металлургии заметнее болезни организации и управления. Достигли многого, первое место в мире по выплавке стали. Это так. Но в США есть бездействующие мощности. А Япония? Страна, в которой нет ни угля, ни железа, наступает нам на пятки по объему производства. Мы не сидим сложа руки, строятся мощные новейшие доменные печи, конверторы, огромной производительности прокатные станы. На Череповецком, Ново-Липецком, Криворожском, Ждановском заводах… Модернизируются старые заводы… Все это так…

Григорьев остановился и, сунув руки в карманы, уставился на потускневший, затертый узор ковра. Износился ковер, износился. Не вытряхивают пыль, не чистят… Постоял, покачал головой и опять, не отдавая себе в том отчета, заходил по комнате туда-сюда.

Вот история с Логиновым… Сколько было силы, уверенности в неожиданном заявлении директора: «Мой завод даст этот миллион…» Григорьев тогда прикинул и сказал себе: «Такой завод может дать…» Но ведь прикидывая, он как само собой разумеющееся имел в виду модернизацию производства, ну, самую элементарную, не требующую много времени и больших затрат. А думал ли об этом Логинов? На всех собраниях учитывали требование партии о двух точках опоры: научно обоснованное руководство и мобилизация активности трудящихся. Второе без первого в наше время существовать не может. Первого — научно-технической обоснованности на заводе не было… И вот результат: Логинов в больнице, печь на холодном дутье, понадобятся героические усилия людей, напряжение всего заводского организма, чтобы обязательство было выполнено. И сам Григорьев в эти дни оторван от решения текущих дел по другим заводам, по общим проблемам металлургии.

А заставить бы Логинова подумать, как давать этот миллион. Более молодой, полный сил, иначе мыслящий человек, Меркулов, например, сумел бы с того момента, когда Логинов сказал: «Мой завод даст недостающий миллион…», потребовать от него точного расчета. Что помешало так действовать ему, Григорьеву? Текущие дела, необходимость принимать оперативные решения по множеству вопросов… А завод? Вот этот конкретный завод?..

Но объективные причины были и двадцать лет назад, когда он работал тут начальником доменного цеха. Директор: «Почему домна недодала вчера чугуна?» Он: «Не знаю…» Директор: «Как не знаете? Что же за начальник цеха, который не знает?» — «В печь не влезешь. Знал бы, сказал…» Он зная, почему печь недодала чугун, он сам установил спокойный режим, чтобы понять природу срывов и потом уже строго научно — да, именно строго научно, и тогда существовало это требование! — форсировать ход печи. Его проклинали за невозможный характер, наказывали по всем линиям, грозили снять с должности начальника цеха, вообще выгнать с завода… А он гнул свою линию и выиграл: печи стали самыми производительными в мире и давали самый дешевый в мире по сравнимым трудовым затратам чугун. Выиграл!

Тогда ему помог выстоять характер. Бесхарактерный руководитель — смерть делу. Любому. Бесхарактерные электронно-вычислительные машины могут быть лишь придатком человека. Характер нужен везде. Может быть, он сам стал бесхарактерным? Постарел, растратил нравственные силы. Но всего решить характер не может…

Он опять вспомнил свой ответ корреспонденту: «Будет спрос, будут и инженеры широкого кругозора…» Где-то сейчас мучается, сопротивляется текучке, бьется за свои идеи молодой, полный сил человек. Да вот тот же Меркулов! Тот же Ковров! И не они одни. Таких много, можно даже назвать фамилии, он их видел, знает. Надо помогать им, открывать им дорогу…

Григорьев остановился и посмотрел на дверь аляповато обставленной комнаты. Дверь была открыта, войдя, он не закрыл ее. Не отдавая себе отчета, что делает, подошел и пнул дверь ногой, раскрывая еще шире. Смешно, разве так надо, разве так просто?.. — сказал он себе, поняв несуразность того, что делает. И тут же позабыл про эту несуразность.

Нужно ли было именно ему ехать на завод? Конечно, случай исключительный, но здесь нужен опыт инженера, а не руководителя такого масштаба. К тебе сходятся нити от многих заводов, от тебя ждут решения важных в целом для отрасли проблем. Вот же нашелся такой Ковров, один, на свой страх и риск, принял решение и подготовил необходимые расчеты. Нашелся! Значит, могли обойтись и без столичного гостя. И должны были…

Григорьев остановил сам себя: он, пожалуй, слишком прямолинеен. Потери металла грозили оказаться невосполнимыми, надо было ехать. К тому же завод оставался без главного инженера, а затем еще и без директора, пришлось принимать меры. Иначе на другой же день он улетел бы обратно в Москву. И опять поправил себя: но важны не только затраты времени, важен сам принцип самостоятельности первичного звена, среднего звена, и в то же время контроль…

Он вышел в переднюю, с иронией еще раз пнул ногой дверь, которая отвлекла его от серьезных мыслей, отправился в спальню. Давно пора ложиться спать, завтра последний, шестой, после того как он узнал об аварии, день на заводе; к вечеру на аэродром, а дел много…

В семь часов затрезвонил будильник. Григорьев еще час назад встал, вскипятил в электрическом чайнике, составлявшем принадлежность квартиры, воду, заварил чай. Он привык в командировках есть между делом, а утром никогда не задерживаться из-за еды.