Шесть дней

22
18
20
22
24
26
28
30

Визит бабушки был принят Лидией Кирилловной как выражение традиционной семейной уважительности. Мать засуетилась, принесла в парадную комнату, где стояло пианино, серебряный индийской работы кувшин с крепким, только что заваренным чаем и поставила на обеденный стол, приткнутый к стене, спросила у Виктора, куда запропастился индийский фарфор, надо уважить бабушку, украсить стол.

Виктор пробормотал что-то нечленораздельное и ушел и другую комнату, не хотел портить бабушке вечер: узнав правду, мать раскричалась бы невзирая на гостью. Через дверь он слышал, как бабушка уговаривает мать оставить в покое дорогой сервиз, как бы не побить тонкой работы фарфор. Наверное, поняла, что неспроста скрылся Виктор. Слушая бабушкины уговоры, усмехнулся: все она понимает, хочет, чтобы обошлось без скандала. И легче стало на душе. Может быть, и мать почувствовала что-то неладное. И не захотела семейных раздоров в первый же день встречи со свекровью, принесла разномастные чашки и блюдца.

Когда уселись за стол, вышел из своего укрытия и Виктор, устроился рядом с бабушкой, подложил ей варенья в блюдечко, спросил, не остыл ли чай. Мать искоса, незаметно наблюдала за ними и, не совладав с собой, суховато сказала:

— Уж внучек без бабушки своей любимой и обойтись никак не может.

— Спасибо, Витенька, — сказала бабушка, будто и не слышала, каким тоном произнесла свое замечание невестка.

Вернулся отец. Вошел в комнату, увидел бабушку и невольный румянец волнения окрасил его как бы задубевшее лицо. Бабушка тяжело поднялась и без слов уткнулась в плечо сына своим широким, морщинистым лбом, припала к его груди.

— Что ты, мама, ну, что?.. — резковатым своим голосом заговорил отец. — Видишь, приехал живой, здоровый, не убыло, а то, пожалуй, и прибавил, с брюшком можно поздравить, хотя ничего в том хорошего нету.

— Ты для меня всякий хорош, Сашенька, — заговорила бабушка, отрываясь от сына. — Всякий ты для меня хорош всегда был, лишь бы здоровье тебя не подвело, лишь бы тебе жилось без волнений, без смуты душевной…

— А какие у него могут быть волнения? — притворно улыбаясь, сказала Лидия Кирилловна. — Ему-то все нипочем, ничем его не проймешь.

— Ну и не нужны волнения, и живите в согласии да мире… — говорила бабушка, краешком темного платка, который она так и не сняла с головы, утирая выкатившиеся и пристывшие на щеках слезинки. — О путевках я слышала, отдохнуть вам обоим надо, это правильно. А потом и за работу на родном заводе, все мы вместе с заводом выросли… Приехали, услышала, и не идешь, подумала, что приболел, вот сама явилась…

— Дел сразу много навалилось, Григорьева возил на «усадьбу» Гончарова, аварийную печь смотрел, к мастерам, старым дружкам, сходил…

— А сегодня тебя зачем вызывали? — нетерпеливо спросила Лидия Кирилловна и вцепилась взглядом в непроницаемое лицо мужа.

— По делу… — суховато сказал Александр Федорович. — Не сейчас об этом, успеется. Чаечку бы…

— Садись, садись, Сашенька, к столу, — заторопилась бабушка, — с улицы чайку-то самый раз, свежий чай, горячий. Лида только что заварила…

Полчаса назад, направляясь к директору, Андронов без колебаний написал заявление о зачислении в доменный цех, решил в отпуск не ездить. Войдя в директорский кабинет, первым долгом вытащил из кармана листок и протянул через стол Середину.

— За такое решение спасибо, — сказал Середин, прочтя заявление, — но вызвал я вас по другому делу. Опять в отъезд собирайтесь, Александр Федорович…

Андронов как-то осел, опал в кресле. Кровь отхлынула от лица, он глубоко вздохнул и откинулся на спинку кресла. Середин, видимо, не ждал такой реакции.

— Откладывать нельзя, — сказал он, наблюдая за Андроновым. — Может быть, надо в чем-то помочь? Все будет сделано для вас и семьи, можете не беспокоиться. — Он подробно объяснил, в чем дело.

Андронов встряхнулся, крепко сжал грубо вырубленные челюсти, сунул листок заявления в карман.

— Раз надо — поеду! — с каким-то даже ожесточением сказал он.