Прошло уже несколько дней с тех пор, как герцог де Гиз со свитой отбыл в Блуа. В столице было неспокойно.
Во дворце Фаусты недели через полторы после отъезда Лотарингцев также начали собираться в путь. Фауста получила письмо, переданное Моревером, и решила отправиться в Блуа. Во-первых, она хотела находиться рядом с Гизом, чтобы поторопить его, если потребуется, и поддержать в минуту колебаний… С этого человека, отличавшегося неуравновешенным характером, вообще следовало бы не спускать глаз, полагала принцесса. Во-вторых, в Блуа ей будет легче скрыть от своих приверженцев последствия предательства Ровенни.
Все было готово к путешествию. Карета уже ожидала у ворот. Двенадцать недавно принятых на службу охранников должны были составить эскорт Фаусты. Двое надежных слуг еще четыре дня назад отбыли в Блуа, чтобы подготовить дом для своей повелительницы.
Итак, Фауста, сопровождаемая верными служанками Мирти и Леа, села в карету. Обе были рады покинуть мрачный дворец на острове Ситэ. В последнюю минуту перед отъездом Фауста бросила долгий взгляд на этот дом, где она провела столько дней, где радовалась и страдала, где размышляла над великими планами и обдумывала грандиозные замыслы. Перед ее мысленным взором возник образ Пардальяна… Но Фауста решительно встряхнула головой: шевалье мертв, и нечего больше о нем вспоминать… Теперь ее сердце свободно!
Наконец Фауста подала знак к отъезду и опустила шторки кареты. Через час экипаж и охрана были уже за городскими воротами и направлялись в Блуа.
Перед тем как выехать через ворота Нотр-Дам-де-Шан, карета Фаусты ненадолго остановилась у якобинского монастыря, расположенного в двух шагах от городской стены. И как раз в это время в Париж через ворота Сен-Дени въехал шевалье де Пардальян. Он не торопился возвращаться в столицу. В Амьене он, например, отдыхал целых два дня. Он ощущал огромную усталость, но вовсе не потому, что последнее время много скитался по дорогам, нет. Шевалье устал не телом, а душой, устал от одиночества… Он чувствовал себя несчастным и всеми забытым…
Лишь две вещи интересовали в этой жизни шевалье де Пардальяна: во-первых, он хотел по заслугам наказать Моревера (шевалье никогда не простил бы себе, если бы эта ядовитая гадина ускользнула от возмездия); во-вторых, он должен был отомстить Гизу за те оскорбления, что герцог нанес шевалье.
Два дня в Амьене Пардальян провел в полной нерешительности. Он провалялся в постели, в бедной комнатке на постоялом дворе. Шевалье не мог ничего делать, он лишь не отрываясь смотрел в потолок и размышлял.
«Предположим, я уничтожу и Гиза, и Фаусту, и Моревера? А что потом?»
Что еще он должен делать в жизни? Для чего вообще живет шевалье де Пардальян?
Пардальян тосковал, потому что его давняя душевная рана все еще не затянулась. Он думал о том времени, когда наконец рассчитается со всеми своими врагами. Куда ему тогда деться? Что предпринять?
— И идти мне некуда… — вздохнул шевалье. — Кто меня ждет? И дома у меня нет…
Может, попросить приюта у молодого герцога Ангулемского и спокойно стареть, обучая фехтованию сыновей Виолетты? А может, лучше провести свою старость у камелька в гостинице «У ворожеи», в обществе госпожи Югетты?
Шевалье чувствовал, что надо бы выбрать последнее. Он всегда с улыбкой умиления вспоминал о Югетте.
— В конце концов, — сказал себе шевалье, — во Франции еще есть дороги, да и в других странах их хватает… есть много мест, где я еще не бывал… И деревья вдоль дорог, и солнце в небе, и облака…
Пардальян подумал о дальних краях, о путешествиях, о приключениях… один, сам себе хозяин, сам себе господин… Он всегда сумеет поставить на место наглеца, помочь несчастному, защитить слабого… И шевалье де Пардальян улыбнулся…
Подъезжая к Парижу, Жан решил, что прежде всего он займется герцогом де Гизом. Следовало выяснить, каковы планы и намерения этого блистательного вельможи.
Прибыв в столицу как раз в то время, когда Фауста выехала в Блуа, Пардальян у первого же встречного узнал, что Гиза в городе нет.
— Ну что же! Поеду в Блуа! — сказал себе шевалье.
Но, похоже, перед отъездом шевалье задумал нанести кое-кому визит. Правда, на улицу Сен-Дени он не поехал. Он не хотел появляться в гостинице, опасаясь, что, встретившись с Югеттой, застрянет в Париже.