— Зачем же вы остаетесь здесь?
— Это не моя воля. Я вырос в обители и всегда жил в монастырях. Я никуда не могу уйти, так решила судьба. Так плющ, выросший у подножия дерева, обвивает именно это дерево. Куда ему еще деться?
Они помолчали, потом шевалье спросил:
— А чем вы занимались, когда я вошел? Я прервал вашу работу?
Жак Клеман густо покраснел и ничего не ответил.
— Хорошо, хорошо, — успокоил его шевалье. — Не хотите говорить — не надо. Я не интересуюсь вашими секретами.
Но шевалье все же бросил быстрый взгляд на разбросанные по столу листы и не смог скрыть своего удивления:
— Простите мою нескромность, но ведь это стихи! Вы никогда не говорили, что любите поэзию…
Действительно, молодой монах писал стихи.
Шевалье довольно бесцеремонно взял один лист и пробежал его глазами.
Монах заметно смутился.
— Однако! — воскликнул шевалье. — Какой пыл… разумеется, религиозный пыл! Я думаю, речь идет о любви к Господу? И к Марии?.. Это к какой же Марии… неужели к Богоматери, богохульник вы этакий?
Монах смертельно побледнел.
— Я иногда развлекаюсь, сочиняя светскую поэзию, — пролепетал он.
Шевалье еще раз прочитал стихи, и тут его осенило.
«Конечно же, это Мария де Монпансье! — подумал он. — Эти страстные признания адресованы герцогине Марии де Монпансье, сестре Гиза!»
И Пардальян сразу все понял:
«Так вот откуда у него такая ненависть к Генриху III! Его попросту толкают на преступление… И я знаю, кто убедил этого несчастного убить короля Франции!»
— Ну что же, — спокойно заметил шевалье, возвращая стихи, — я не любитель поэзии, но, по-моему, написано превосходно. Думаю, особа, которой они адресованы, разделит мое мнение.
Монах взял лист бумаги и спрятал в складках рясы.