Король, до сих пор сдерживающий свой гнев лишь благодаря необычайному усилию боли, позволил теперь излиться тем чувствам, которые вызывало у него до дерзости смелое поведение этого странного посланника.
Филипп уже повернулся к Красной Бороде, чтобы велеть ему нанести удар, и Пардальян, понявший намерение короля, решительно взялся за эфес шпаги, когда в разговор вмешался Эспиноза. Очень спокойным, умиротворяющим голосом он сказал:
— Король, который требует от своих слуг абсолютной преданности и рвения, ни в чем не может упрекнуть вас, ибо вы — поистине замечательный слуга, и эти качества развиты у вас в высшей степени. Напротив, он отдает должное вашему пылу и в случае надобности может засвидетельствовать это вашему хозяину.
— О каком хозяине вы говорите, сударь? — спокойно спросил Пардальян, сразу же и без всяких околичностей обращаясь к этому новому сопернику.
Невзирая на всю свою невозмутимость, великий инквизитор чуть не потерял самообладание, услышав этот неожиданный вопрос.
— Но, — запинаясь, произнес он, — я говорю о короле Наваррском.
— Вы хотите сказать — о короле Франции, сударь, — хладнокровно поправил Пардальян.
— Пусть будет так, о короле Франции, — снизошел Эспиноза. — Разве не он — ваш хозяин?
— Да это верно, я — посланник короля Франции. И все-таки король мне не хозяин.
Эспиноза и Филипп переглянулись с изумлением, которое они даже не пытались скрыть, и одна и та же мысль пришла им в голову: «Он, вероятно, сумасшедший?»
А Пардальян, прочтя эту мысль на их растерянных лицах, лукаво улыбнулся. Однако он был по-прежнему напряжен как натянутая струна и готов ко всему, ибо чувствовал, что происходящее в любой момент может обернуться трагедией.
Наконец Эспиноза пришел в себя и тихо произнес:
— Если, по-вашему, король вам не хозяин, то кто же он для вас?
Пардальян поклонился с независимым видом:
— Это друг, к которому я испытываю симпатию.
Шевалье произнес нечто чудовищное, нечто невероятное! Эти слова, сказанные таким людям, как Филипп II и его великий инквизитор, представлявшими власть в ее абсолютном виде, казались вершиной глупости.
Однако самое удивительное заключалось в том, что Эспиноза, бросив мимолетный взгляд на лицо шевалье, которое светилось умом и отвагой, и оценив этого человека, сознающего свою силу, воспринял его слова как совершенно естественные, и, в свою очередь, отвесив поклон, заявил:
— Судя по вашему виду, сударь, у вас и вправду не может быть другого хозяина, кроме вас самого, и дружба такого человека, как вы, есть дар достаточно ценный, чтобы почтить ею даже короля.
— Ваши слова трогают меня тем более, сударь, что насколько я могу судить по вашему виду, вы тоже не расточаете понапрасну знаки своего уважения, — сказал Пардальян.
Эспиноза быстро взглянул на него и одобрительно и чуть заметно кивнул головой.