— Пардальян!.. Не убивай меня!
— Ага! — Шевалье рассмеялся, и сейчас он был еще ужаснее, чем минуту назад. — Ты боишься! Ты боишься умереть! Надо же, Фауста боится смерти! Я впервые вижу тебя такой! До сих пор я знал тебя как чудовище, одержимое жаждой власти, идущее к своей цели по трупам, я знал тебя как холодного изобретательного палача… Но я не предполагал, что ты трусиха! Да, оказывается, Фауста боится смерти!
Принцесса величественно выпрямилась. К ней снова вернулось ее обычное спокойствие. Глядя шевалье прямо в глаза, она гордо сказала:
— Я не боюсь смерти… и ты прекрасно это знаешь, Пардальян.
— Однако ты испугалась, — усмехнулся шевалье. — Ты попросила у меня пощады!
— Я попросила пощады, это верно. Но я боялась не за себя.
Вдруг Фауста, воспользовавшись тем, что Тореро целиком был поглощен созерцанием этой удивительной сцены, стремительным движением выхватила у него кинжал, разорвала на себе корсаж и, приставив к своей груди отравленное острие, произнесла с холодной решимостью:
— Повтори, что Фауста испугалась, и я упаду мертвой к твоим ногам… И ты никогда не узнаешь, почему я попросила у тебя пощады.
Пардальян понял: это не пустые слова. В эту минуту он не мог не восхищаться принцессой.
Но, помимо восхищения, шевалье испытывал сейчас и другое чувство — любопытство. Что значат эти слова: «Ты никогда не узнаешь, почему я попросила у тебя пощады»? Что она хотела этим сказать? Какой еще сюрприз она ему приготовила?
Пардальян захотел выяснить это. Он слегка наклонил голову и ледяным тоном сказал:
— Ладно. Я не буду этого повторять. Объясните, что вы имели в виду. Однако, я думаю, вы все же не будете отрицать, что попросили пощады.
Фауста медленно опустила руку с кинжалом.
— Да, я попросила у тебя пощады, — спокойно сказала принцесса. — И сделаю это снова… Ты говоришь, что я трусиха… Но послушай, Пардальян: я только что была готова пронзить себя вот этим кинжалом. Поверь, чтобы обратиться к тебе с этой просьбой, мне понадобилось в тысячу раз больше смелости. И, сделав это, я засвидетельствовала тем самым свою любовь к тебе.
Шевалье удивленно уставился на Фаусту.
— Слушай дальше, Пардальян, и ты все поймешь, — принцесса понемногу оживлялась. — Да, я хотела убить тебя, признаю, я пыталась добиться этой цели самыми ужасными способами… Я была жестокой и бессердечной, но я любила тебя, Пардальян… Я всегда любила тебя… А ты презирал меня… Понимаешь? Да, в своей ненависти я была безжалостна и отвратительна, но зато в своей любви… ты понимаешь меня? Пардальян, я не хотела, чтобы однажды твой сын спросил тебя: «Что вы сделали с моей матерью?» Я не хотела, чтобы это произошло… потому что я мать твоего сына. Теперь ты понимаешь, почему я взмолилась о пощаде? Понимаешь, почему ты не можешь убить мать своего ребенка?
Шевалье остолбенел. Он ожидал услышать что угодно, но только не это. Как? Он — отец? У него, у Пардальяна, есть сын? И он узнает об этом при таких необычных обстоятельствах!
Похоже, это объявили ему не для того, чтобы разбудить в нем родительские чувства.
Казалось, Пардальян воспринял это известие равнодушно, однако же шевалье потребовал, чтобы Фауста все ему объяснила. Принцесса пересказала ему события, описанные нами в первых главах этой истории. Пардальян внимательно выслушал ее рассказ.
— Итак, сейчас мой сын находится в Париже, под наблюдением вашей горничной Мирти… А вы, достойная мать, не смогли найти времени заняться вашим ребенком… Конечно, вы ведь были очень заняты, причем такими серьезными делами… Ладно, что сделано, то сделано.