— Синьора, — серьезно промолвил Саэтта, — ваш план не провалился! Он всего лишь откладывается до более благоприятного времени. И в этой отсрочке нет моей вины, можете мне поверить. Черт возьми, я же не ребенок! Все было рассчитано так, чтобы господин де Неви опоздал со своим вмешательством. И планы ваши сорвались не из-за него. Нет, я убежден, что здесь вмешалась какая-то неожиданность, которую ни вы, ни я не смогли предусмотреть… Но я все выясню сегодня же.
Леонора напряженно размышляла. Она видела, что Саэтта говорит искренне. Впрочем, у нее имелись собственные резоны доверять ему, ведь, по ее собственным словам, он не мог предать.
— Ты полагаешь, дело в этом Жеане? — спросила она.
— Да, — холодно ответил Саэтта. — И нам необходимо это обсудить, поскольку я начинаю думать, что без вашей помощи не смогу достичь цели, к которой стремлюсь вот уже двадцать лет.
Галигаи с серьезным видом кивнула.
— Прежде всего, кто его родители? — спросила она.
— Он сын принцессы Фаусты.
Леонора не смогла скрыть изумления. С некоторым суеверным ужасом, удивительным для столь волевой женщины, и с очевидным благоговением она прошептала:
— Внучка синьоры Лукреции! Соперница Сикста V! Папесса!
Казалось, Саэтту привели в раздражение эти слова, полные нескрываемого почтения и смутного страха, ибо он резко оборвал супругу Кончини, воскликнув с неожиданной яростью:
— Да, именно она! Corbacco, синьора! В мире нет второй Фаусты!
Тоном, выражающим тайное восхищение, Леонора задумчиво произнесла:
— Теперь мне понятно, откуда такая непомерная гордыня у этого нищего бродяги! Сказывается порода!
И она спросила со жгучим интересом, пробудившимся при одном только упоминании имени Фаусты:
— А отец? Кто он? Какой-нибудь владетельный князь? Или король?
— Отец, — насмешливо промолвил Саэтта, — всего лишь скромный дворянин без титулов и состояния… но именно он стал тем камнем преткновения, о который разбились все замыслы и интриги Фаусты.
— Пардальян! — вскричала Леонора, всплеснув руками от восторга.
— Вы сами назвали его имя, — ответил Саэтта, поклонившись.
На какое-то мгновение Леонора погрузилась в раздумья, и на лице ее появилось умиленное выражение, которое она не пыталась скрывать — либо от охватившего ее удивления, либо от нежелания разыгрывать комедию перед Саэттой.
А тот, не сводя с нее глаз, все больше хмурился, чувствуя, как тревога сжимает ему сердце. Мысленно он спросил себя: