Посмотрев на листок еще раз, она задумчиво добавила:
— Наверное, по-латыни написано… Тут есть слова точь-в-точь как в моем молитвеннике.
Однако на сей раз, обогащенная горьким опытом, она не стала заглядываться на бумажку, забыв обо всем на свете, — тем более, что и разобрать ее она была не в состоянии.
Быстро направившись к тайнику, куда спрятала золотые монеты, она сунула вовнутрь и драгоценный документ. Футляр же пренебрежительно бросила в первый же попавшийся ей под руку ящик и даже не потрудилась закрыть его на ключ.
Теперь надо было подумать о надежных запорах. Мгновенно одевшись, она бросилась к кузнецу и плотнику. Страх был настолько велик, что она даже не стала торговаться и безропотно заплатила назначенную цену при условии, что работу сделают сегодня же.
Между тем Жеан Храбрый, выйдя на улицу, бросил взгляд на свое окно, спрашивая себя, не оставить ли дома шкатулку, прежде чем заняться Кончини. Но было уже совсем светло, народу становилось все больше, поэтому он решительно направился в сторону улицы Ра, сунув шкатулку под плащ, который забрал у Бертиль перед уходом из дворца герцога д"Андильи.
На ходу он напряженно размышлял.
Оставив Кончини крепко связанным, он намеревался вернуться и убить своего врага. Живой Кончини представлял постоянную угрозу для Бертиль, и щадить его он не собирался.
Но с той поры многое изменилось: у него состоялось объяснение с Бертиль, во время которого он едва не умер — сначала от стыда и отчаяния, а затем от радости. И теперь он сам не знал, как ему поступить. Даже остановившись перед маленьким домиком на улице Ра, он еще не принял решения и поэтому страшно злился на самого себя.
Распахнув дверь резким ударом ноги, он прошел через вестибюль, поднялся по лестнице и вошел в спальню.
Кончини уже не было на кровати, куда его довольно грубо бросили трое храбрецов. Фаворит лежал на полу, причем довольно далеко от возвышения. Отсутствие кляпа объяснялось очень просто: перед уходом Эскаргас из сострадания вынул его, однако развязывать итальянца не стал.
На полу возле пленника валялся кинжал — тот самый, что был вырван насильником из нежной руки Бертиль. Жеан понял, что произошло: заметив острое лезвие, пленник сделал все, чтобы добраться до него и разрезать путы, но попытка оказалась неудачной.
Не говоря ни слова, юноша нагнулся, подобрал кинжал и, крепко сжав рукоять, стал задумчиво разглядывать своего врага, возможно, не видя его.
Флорентиец же решил, что все кончено. Он был храбр. Не дрогнув ни единым мускулом и гордо приподняв голову, он вызывающе бросил, глядя в лицо Жеану:
— Бей! Я же говорил, что ты убийца!
Юноша ничего не ответил. Он просто не слышал этих слов. При виде Кончини, лежавшего на полу в полной его власти, он почувствовал, как в душе его вступили в спор два равно мощных и громких голоса: один голос, принадлежавший прежнему Жеану, каким он был всего два часа назад, неистово требовал разить без пощады; второй же, будучи голосом нового Жеана, не менее яростно твердил, что нужно проявить великодушие, дабы стать достойным благородной девочки, озарившей ему жизнь своей любовью. Во всем мире только эти два голоса и звучали сейчас для него.
Драматический, бурный спор продолжался, однако, недолго.
Жеан нагнулся с занесенным для удара кинжалом, а Кончини промолвил, презрительно усмехаясь:
— Бей же! Чего ты боишься? Я не могу пошевелить и пальцем!
Сверкнуло лезвие, и с ног фаворита упали разрезанные веревки. Вторым взмахом кинжала Жеан освободил руки.
ebooksa