— И за все зло, что вы мне сотворили, разве не имею я права сейчас уничтожить вас? Ведь вы в моей власти!
— Имеете, — твердо сказал Аквавива — и тут же добавил с присущей ему необыкновенной кротостью в голосе:
— Но не уничтожите.
— Почему?! — возбужденно воскликнул Жеан. — Кто мне помешает?
— Да вы сами, — сказал монах.
Жеан даже рот раскрыл от изумления, а иезуит объяснил:
— Вы не поднимете руки на женщину, ибо это создание слабое и беззащитное. Не поднимете и на меня, ибо я хилый старец, стоящий одной ногой в могиле. А таким, как вы, сударь мой, честь велит защищать слабых — таких, как мы; вы попросту не способны их обижать. И теперь ответьте: правда ли это? Справедливо ли я рассудил?
Жеана взбесила проницательность кардинала.
— Да уж справедливее не бывает! — вскричал он. — Черт побери! Вы, видно, шутите, монсеньор! Мадам богата и могущественна. Вы сами — глава огромного монашеского ордена, в ваших руках сосредоточена, по слухам, необъятная власть! Говорят, вас боится сам французский король — ни больше ни меньше! Кто я против вас — бедняк, без гроша за душой, не знающий своего роду-племени и повелевающий разве что собственной шпагой! Да вы можете мгновенно раздавить меня.
— Вы рассуждаете справедливо, — ответил Аквавива. — У вас есть только ваша шпага, но зато она длинная и острая. А я сейчас стою перед вами бессильный и безоружный, так что уничтожить меня вам ничего не стоит. И вы это знаете и именно поэтому не убьете меня. И эту женщину тоже — она теперь бестрепетно слушает вас, ибо также разгадала вас. Вот и того, кто защищал нас, вы оставите в живых, ибо понимаете, что сильнее его.
— Что ж, вы правы! — громогласно вскричал Жеан.
Он выпрямился во весь рост и величественно взмахнул рукой:
— Идите! Я дарю вам жизнь!
Аквавива и бровью не повел — он так и знал, что этим кончится.
— Я благодарен вам, — просто сказал он. — Не потому, что дорожу жизнью, — в мои годы, молодой человек, уже мечтают лишь о вечном покое, но потому, что я должен прожить еще несколько лет, чтобы довести до конца некоторые дела, предпринятые ради вящей славы Божией.
Он обернулся к синьоре Галигаи — та, повинуясь его знаку, за все время разговора не проронила ни слова — и любезно сказал:
— Ступайте, сударыня, не беспокойтесь обо мне. Я уверен: благородный господин Жеан не откажется проводить старика.
Сын Пардальяна сделал протестующий жест.
— Я понимаю, что несколько злоупотребляю вашим великодушием, — обратился к нему Аквавива. — Но я вас надолго не задержу: мой дом тут, на углу.
Жеан поклонился с видимой неприязнью — он и не пытался ее скрыть. Аквавива чуть улыбнулся. Он был рад: его орлиный взор, привыкший видеть в потемках чужих душ, справедливо оценил этого юношу, который не понимал еще сам себя.