Тайна королевы

«Леонора здесь, за портьерой, — подумала принцесса, — у меня за спиной, чтобы я не сумела ей помешать. Она будет жестами руководить им, если он вдруг растеряется. Что ж, посмотрим, кто кого…»

И она глубоко вздохнула, словно набираясь сил перед предстоящей схваткой, и произнесла мелодичным голосом:

— Разве это не чудо, что я сама явилась к вам?

И она одарила собеседника одной из своих самых обольстительных улыбок.

Кончини прекрасно понял намек, заключавшийся в ее словах. Не переставая улыбаться, он ответил в том же ключе:

— В самом деле, сударыня, я безгранично счастлив принимать у себя столь могущественную принцессу, как вы. Воспоминание о вашем визите я сохраню до конца дней. Однако разрешите заметить, что если бы вы пожелали, я по первому зову прибыл бы туда, куда вам было бы угодно позвать меня.

— Ну уж нет, — непривычно веселым тоном ответила Фауста, — со стороны просителя было бы слишком дерзко требовать подобного от того, к кому обращаешься за услугой. А так как в роли просителя сегодня выступаю я, то мне и надлежало явиться к вам.

— О! Сударыня, я не верю своим ушам! — воскликнул Кончини.

И с безупречной вежливостью добавил:

— Принцесса Фауста не просит: она приказывает, и ей подчиняются.

— Что ж, ваши слова вселяют в меня надежду на успех моего предприятия, — улыбнулась Фауста.

— Я непременно исполню вашу просьбу, чего бы вы ни потребовали от меня, — заявил Кончини с такой искренностью в голосе, что ему поверил бы любой, кроме Фаусты.

И со сладчайшей улыбкой уточнил:

— При условии, что все будет зависеть только от меня, ибо я могу ручаться за одного себя.

— Я понимаю, — ответила Фауста, также улыбаясь. — Собственно говоря, я хочу попросить всемогущего маршала и маркиза д"Анкра лишь о небольшом одолжении. Мне хотелось бы, чтобы пощадили одного бедного узника: его участь показалась мне излишне суровой.

Несомненно, Кончини ожидал чего-то иного. Он был так изумлен, что на миг забылся: лицо выдало его замешательство. Он слушал Фаусту и ничего не понимал. Принцесса по-прежнему улыбалась; если бы он лучше знал ее, то улыбка эта заставила бы его насторожиться.

— Как? Всего лишь? — воскликнул он.

И тут же радостно переспросил:

— А как зовут того несчастного, кто удостоился вашего сочувствия?

Фауста выдержала паузу, а затем, вперив в итальянца суровый взор, отчетливо произнесла: