Несколько секунд у бандитов ушло на обмен восторженными взглядами и подталкивание друг друга локтями, но, спохватившись, они окружили царственного пленника, правда, понятия не имея, кто он таков, и почти сразу же исчезли вместе с ним за поворотом улицы. Издали их передвижения напоминали бегство теней или призраков, сопровождающееся молчаливой, но чрезвычайно взволнованной жестикуляцией.
И тут оказалось, что за всем происходившим наблюдал еще один человек. Он все видел, все слышал. Когда тени испарились, он прошептал:
— Только сын короля мог так говорить с королем. Это странно и замечательно. Рок, некоторые, говоря о тебе, утверждают, что ты — всего лишь слово. Но я ощущаю тебя, я дотрагиваюсь до тебя, я сжимаю тебя в объятиях. Вот и возникла непримиримая ненависть между отцом и сыном. И я, я зажег этот факел. Где возгорится пожар от его искр?
Говоря это, Нострадамус дрожал. Обуревавшие его мысли можно было легко прочесть на бледном лице мага. Руаяль де Боревер, обнаружив безмолвного свидетеля, подошел к нему.
— Вы видели? Вы слышали?
— Все видел и все слышал. Дитя мое, что ты теперь сделаешь с королем?
— Не знаю, — пожав плечами, ответил Боревер.
Нострадамуса охватила сумасшедшая радость. Ответ молодого человека открывал ему путь на седьмое небо мести. Если бы Руаяль сказал: «Я его убью!» — у Нострадамуса возникли бы опасения, что его мечты пойдут прахом. Но Боревер не знал, что делать! Значит, в его мозгу прокручивалась идея осуществления чего-то куда более ужасного, чем смерть! Нострадамус не стал настаивать. Иногда случается произнести решающие, не подлежащие пересмотру слова. Боревер только что произнес именно такие.
— Я пошел, — после минутной паузы сказал молодой человек.
— Куда же?
— К нему.
Нострадамус усмехнулся, и от этой усмешки кровь в жилах Боревера побежала куда быстрее, на него словно лихорадка напала. И не зря. Потому что маг приблизился к веревочной лестнице, все еще свисавшей из окна второго этажа резиденции великого прево, и спросил:
— А это как же?
Боревер вздрогнул. Лицо его залила краска. Весь дрожа, он пробормотал:
— Что — «как же»?
— Лестница. Никто ею так и не воспользуется?
Нострадамус не успел еще произнести последние слова, а Руаяль уже ухватился за веревки… И только тогда Нострадамус отошел от дома и удалился, не попрощавшись и склонив голову под тяжестью чудовищных мыслей, крутившихся в его мозгу…
Когда и он, в свою очередь, скрылся за поворотом, маршал де Сент-Андре, до тех пор валявшийся у стены бездыханным трупом, испустил вздох, открыл глаза и осмотрелся по сторонам. Там, наверху, он увидел, как какой-то мужчина, достигнув последней ступеньки веревочной лестницы, перелезает через подоконник открытого окна. Сент-Андре, пошатываясь, поднялся с игривой улыбкой на губах. Он проворчал:
— Ого! Что тут делается? Да-да… Черт побери, что за неожиданное нападение! А где эти негодяи? Слава богу, король обратил их в бегство. Хм! Мне кажется, я получил хорошенький удар шпагой в плечо… Но, в конце концов, мне же светит за это аж двадцать тысяч!
Он быстренько ощупал карман, убедился, что драгоценная бумажка при нем, нежно ее погладил и расхохотался.