— Ты родился в темнице тюрьмы Тампль, — продолжил Нострадамус. — Мне известна вся история твоей матери. По какой иронии судьбы ты оказался этой ночью в той самой харчевне, где я сам вынужден был искать пристанища во время страшной бури? Нет, это не ирония судьбы, это, наверное, силы небесные привели меня сюда именно сегодня. Итак, ты меня не убьешь…
Боревер с несказанным удивлением изучал бледнолицего человека, черты лица которого были в этот момент искажены страшным бешенством. Так бывает, когда смотришь на грозовые облака: восхищаешься величественным зрелищем, но не без испуга понимаешь, что вот-вот прогремит гром, небо расколет молния. Молнии сверкали в глазах Нострадамуса, а голос его действительно напоминал грозные раскаты отдаленного грома.
— Кто вы такой? — пролепетал молодой человек.
— Кто я? Тот, кто знает имя и историю твоей матери. Я скажу тебе имя и расскажу историю. И еще. Я тот, кто знает имя и историю твоего отца! — добавил Нострадамус с нескрываемой ненавистью.
— Моего отца! — выдохнул Руаяль.
— И его имя ты тоже узнаешь! Узнаешь его историю! Ты все еще хочешь убить меня?
— Нет! Нет! — скрипнув зубами, воскликнул юноша. — Я верю всему, что вы говорите. Я сделаю все так, как вы скажете. Но все-таки я не хочу, чтобы вы заблуждались: я ненавижу вас. Это вы убили моего старого Брабана. Это вы заставили меня впервые в жизни отступить. Вы ненавистны и отвратительны мне! Когда у меня отпадет нужда в вас, я вас прикончу.
— Отлично! — ответил Нострадамус, и в голосе его прозвучало странное удовлетворение. — Ты таков, на какого я и не смел надеяться. Что ж, увидимся в Париже.
— Где именно? — быстро спросил Руаяль.
— Не беспокойся об этом. Я сумею тебя отыскать. До свидания, молодой человек. Ты спрашивал, кто я такой? Теперь могу ответить. Я — олицетворение духа мести, начертанной в книге судьбы. Для тебя я — олицетворение Рока. Я тот, кто пришел из глубин неизведанного, чтобы, взяв тебя за руку, отвести туда, где свершится твоя судьба. И два слова напоследок: ты беден, ты нищий, ты оборванец… Хочешь золота?
Не дожидаясь ответа, Нострадамус схватил юношу за руку и потянул за собой. Войдя в комнату напротив, он отпустил его и быстро откинул крышку стоявшего там сундука, в каких в те времена перевозили одежду. Но никаких вещей там не оказалось. Сундук был доверху набит драгоценными камнями и золотыми монетами. Разбойник, который ежедневно рисковал жизнью ради нескольких жалких экю, побледнел. А Нострадамус, загадочно улыбнувшись, сказал:
— Бери сколько хочешь. Сколько тебе надо. Пожелаешь, можешь забрать все.
Руаяль де Боревер встряхнулся, как собака, вылезшая из воды.
— У меня есть кое-что получше вашего золота! — процедил он сквозь зубы. — У меня есть кое-что получше ваших зеленоглазых изумрудов, хоть они, конечно, и околдовывают. У меня есть кое-что получше алмазов, которыми вы меня искушаете.
— И что же это? — спросил Нострадамус с прежней таинственной улыбкой.
Руаяль молниеносным движением занес кинжал и с размаху вонзил его в стол. Сталь клинка, углубившегося в столешницу на целый дюйм, тонко запела.
— Вот! — сказал бандит.
И бросил на Нострадамуса кровожадный взгляд.
— Оставляю вам этот кинжал, — продолжал он хрипло. — Заберу его, чтобы убить вас, когда придет время. Прощайте. Поскольку нам нужно будет свидеться, приходите во Двор Чудес и спросите там, кто храбрее всех, кому нет равных в Птит-Фламб, кто ловчее орудует шпагой, кого великий прево, сам мессир де Роншероль, поклялся поймать собственноручно… Всякий назовет меня!
При имени Роншероля Нострадамус содрогнулся.