Врата Афин

22
18
20
22
24
26
28
30

– Я афинянин, наварх, – сказал он. – Меня отправили в изгнание, и я покорился. Меня позвали домой – и я вернулся. Я отдаю свою жизнь за Афины – и буду повиноваться закону.

– Вот. В этом вся суть. Это все, о чем я хотел спросить! – сказал Эврибиад.

Он вернул мех, и Ксантипп снова выпил, хотя напиток показался ему более кислым, чем раньше.

Возвратившись на свой корабль, Ксантипп ощутил навалившуюся усталость. Он поднялся по веревочной лестнице и назвался окликнувшему его часовому.

Завернувшись в плотный гиматий, он лег вместе с десятками спящих на открытой палубе. Немного бодрости добавили смотревшие на него сверху звезды. Флот провел день в маневрах, отрабатывая разные построения и приемы, от простых поворотов до атак широким фронтом с защитой флангов друг друга. Тактику Ксантипп понимал достаточно хорошо. В фаланге гоплит держит щит, чтобы защитить стоящего рядом с ним, и доверяет жизнь другому, тому, кто делает то же самое для него.

Сон манил, а затем отступал, уплывая все дальше. Ксантипп беспокоился, что из-за его невежества могут погибнуть люди. Когда заурчало в животе, он молча проклял спартанскую еду, а заодно и Фемистокла, почему-то предположившему, что он знает, как вести войну на море. Даже простые вещи были в новинку. Днем он видел, как люди опорожняли кишечник на корме, нависая голым задом над бурлящей водой. Гребцы подмывались левой рукой, черпая из ведра морскую воду. Некоторые использовали нешлифованные камни, кое-кто старые тряпки, которые стирали и сушили, храня как драгоценную роскошь. В море не было уединения; это он уже понял.

Корабль покачивался на якоре в тихих водах, и это давало чувство покоя. На следующий день триера должна была перейти под командование Ксантиппа – Фемистокл не хотел выглядеть дураком на своем первом корабле. Это и было целью посвящения. Корабль заскрипел, как будто подавая собственный голос, и настроение почти необъяснимо поднялось. Афинам угрожала мощь всей Персии, но он, Ксантипп, вернулся! Он снова был в самом сердце жизни.

А вот доверие Фемистокла ощущалось как тяжесть, давящая на гордость.

«Я не подведу его», – пообещал себе Ксантипп, зевая.

Он научится всему и будет полезен. Да и выбора у него нет. В конце концов, его народ покорял моря на протяжении тысячелетий. Везде, куда ни посмотри, Ксантипп видел мастерство, знание и деловитость. Они встретят идущего за ними льва. Они будут щитом города…

Звезды сияли над головой, расцвечивая ночное небо таким ослепительным великолепием, что было трудно разглядеть узоры. Некоторые говорили, что это очертания богов и героев прошлого, наблюдающих теперь за ними.

Одна греческая триера отдыхала на песке, ее команда устроилась вокруг костра из плавника на берегу. Другую вытащили из воды чуть дальше, и экипаж выбрал уютное, хорошо защищенное от внезапного шквала местечко, которое они знали и любили. Третья покачивалась на якоре, на борту осталось несколько человек на случай, если поднимется ветер. Осадка была настолько мала, что даже опытные моряки блевали за корму.

Они находились на этом участке побережья уже несколько недель, ожидая персидский флот, который мог и не появиться. Работа шла спокойно, и то чувство нервозности или страха, которое они испытывали в первые дни, постепенно исчезло. Хотя триерархи и были достаточно требовательны в отношении дисциплины, они все же позволяли людям ловить кальмаров и кефаль, когда запасы подходили к концу. Погода стояла хорошая, и корабли держались поближе к берегу, чтобы укрыться на суше, когда надвигались темные тучи. Большой слабостью весельных судов было то, что они не могли пережить даже слабый шторм на море. Торговые суда иногда выдерживали сильные бури с жалким подобием паруса и за счет более глубокой осадки, что позволяло сохранять устойчивость. По сравнению с ними триеры были смертельными ловушками. В тот момент, когда зыбь становилась сильной и они начинали наклоняться, вода хлестала через порты на гребные скамьи.

Для людей, которые каждый день жили с риском утонуть, всегда было облегчением вывести судно на чистый песок, а затем вылезти наружу с луками и ножами наготове, чтобы поймать все, что они могли добавить к корабельным запасам. В это время года было нетрудно найти черепашьи и птичьи яйца разных цветов и размеров – собирай и готовь.

Сидевшие у костра видели только то, что попадало в круг света. Они не заметили идущий с севера персидский корабль. Без огней, неразличимый в темноте, он скользил по тихим водам, используя для прикрытия берег, который привел их сюда. Если бы дозорный на судне, стоявшем на якоре, был настороже, он мог бы разглядеть белые пятна весел, бесшумно касающиеся воды. Вместо этого Андрокл вырезал что-то для любимой из ближнего городка, и все его внимание занимал кусок дерева, с которым он возился при свете звезд. Ей понравится. Им всем нравилось. Он оставил десятки поделок в портах на всех побережьях Греции и даже в Риме. Напоминания о его прикосновениях, чтобы милые голубки вздыхали и поглаживали статуэтки, проходя утром мимо.

Андрокл в замешательстве поднял глаза, когда что-то ударилось о корпус судна. Он поднялся со своего места на открытой палубе и осторожно подошел к краю. Перил не было, и едва ли не все гребцы рассказывали, как, будучи в подпитии, падали в темноте в воду. Это была одна из причин, почему они обучались плавать и не носили доспехов, находясь на борту. Те, кто носил доспехи, на борт уже не возвращались.

В одной руке у молодого человека был строгальный нож, а в другой – необработанная фигурка черепахи. На острове Эгина, откуда Андрокл был родом, черепаха пользовалась большой популярностью и украшала серебряные монеты по всему Эгейскому морю. Готовая статуэтка будет прекрасна.

Он прошелся по палубе босиком, осторожно, опасаясь края, и шепотом спросил:

– Полий? Тирос? Кто там?

Кто-то из команды мог доплыть от берега. Месяц назад они потеряли двух человек в гонке, которая началась на берегу и с полным мехом крепкого вина. После того случая триерарх запретил проводить такого рода состязания, но сейчас он спал на корме, похрапывая под навесом. У Андрокла было подозрение, что капитан глупец, но не хотелось отвечать за то, что потревожил начальника без особой причины.