Повести и рассказы

— Почти одного, я говорю, сословия; притом же, Кузьма Минин был нижегородский мещанин, да и мало ли каких было на свете мещан и купцов знаменитых…

— Знаменитых! — повторил Корчагин.

— Да-с, а не то чтобы какой-нибудь нищий. Я их ненавижу — что они! Вот хоть и про здешних: комод собственный имеют, когда бы еще настоящий, а то под орех… ну, туалет и всякое рококо… Да ведь вот что: все это вздор и пустяки рококо, если сам человек животное!

— Животное! — повторил Корчагин.

— Именно так. Я вот вам о себе доложу, что имею тоже комод и ширмы, да не чванюсь ими: они нужны мне — комод для поклажи, а ширмы так, для благопристойности, вот и все; а гордиться тем, что вот ширмы там и прочее, не горжусь! Так я вам доложу, что вы этому человеку, франтику-то, ни в чем не верьте: все лжет. Он вам станет, может быть, рассказывать насчет американского посланника — пустяки! То совсем другой человек — американский посланник; притом же франтик наш немножко нерусский…

— Нерусский! — повторил Корчагин.

— Ну да… Да мне, впрочем, надобности никакой до него нет; пусть себе врет и толкует, только жаль постороннего порядочного человека: может ввести в заблуждение, просто обольстить…

— Обольстить? — повторил Корчагин.

— Да… хвастун он, больше ничего. Набрался кое-чего у Пшеницына, который жил здесь в вашей комнате, да ему не впрок; он и с ума-то не сойдет.

— И с ума не сойдет!

— Да-с! А вот, Ананий Демьянович, тот самый — тот сойдет с ума, беспременно! Он уж и теперь…

— И теперь?

— В некотором смысле, а не то чтоб совсем; впрочем, вы его тоже остерегайтесь… Я ничего худого о нем не говорю, но все-таки он иногда может повредить вам.

— Повредить! Как же это? — спросил Корчагин с заметным вниманием к предостережению Калачова.

— А вот как-с: слышали вы когда-нибудь о… о фальшивых бумажках?

— Что-о-о? — произнес Корчагин глухим голосом, впиваясь своими серыми глазами в пространное лицо Калачова.

— О фальшивых бумажках, — повторил Калачов, становясь с минуты на минуту все развязнее и смекнув, что наконец становится интересным в глазах непостижимого соседа.

— Ну-с, я, признаюсь, ничего не понимаю! — отвечал Корчагин.

— Конечно, конечно, — подтвердил Калачов, — с одного слова и понять-то нельзя; тут, в некотором смысле, целый роман-с.

— А! так это целый роман!.. Мне совестно затруднять вас…