Мистер Айдл предпочел обсудить куропатку, крем-англез и свадебный пирог, и мистер Гудчайлд послушно сменил тему. Свадебный пирог оказался таким неудобоваримым и тяжелым для желудка, словно его резала настоящая невеста, а ужин, под занавес которого его подали, представлял собой поистине бесподобное действо.
Дом был старинный. Замысловатая его архитектура изобиловала всевозможными резными орнаментами, балками и деревянными панелями. Кроме того, в доме была великолепная старинная лестница с балкончиком наверху, отгороженным затейливой резной ширмой не то из старого дуба, не то из гондурасского махагона. Иными словами, то был (и есть, и будет еще долгие годы) в высшей степени живописный дом. Непостижимая загадка крылась в стеновых панелях красного дерева: каждая из них напоминала глубокий темный омут — что вполне объяснимо, ведь в окружении подобных омутов и произрастали когда-то сами деревья, — и все это с наступлением ночи сообщало отелю весьма таинственный вид.
Когда мистер Гудчайлд и мистер Айдл впервые очутились у его дверей и ступили в просторный величественный холл, их встречали полдюжины безмолвных старичков в одинаковом черном платье. Вместе с услужливым хозяином дома, его лакеем и гостями они заскользили вверх по лестнице — не путаясь под ногами, но и как будто не обращая на гостей внимания, — а после того, как те ступили в гостиную, бесшумно разошлись в стороны и скрылись в коридорах. Все происходило средь бела дня, однако, затворив за собой дверь, мистер Гудчайлд невольно спросил: «Что это за старички такие?» Впоследствии, возвращаясь в свои комнаты или покидая их, он никаких старичков больше не видел.
С тех пор ни те ни другие старички им на глаза не показывались. Друзья провели там ночь, но так нигде их и не заметили, хотя мистер Гудчайлд, слоняясь по отелю, внимательно всматривался в глубину коридоров и заглядывал в комнаты. Старички бесследно исчезли; мало того, никто из слуг и господ о них не вспоминал, не хватался их и не ждал.
Еще одно странное обстоятельство привлекло внимание гостей. Не реже чем раз в четверть часа дверь в их гостиную отворялась и вновь закрывалась. Ее отворяли на разный манер: нерешительно, энергично, чуть приоткрывали или распахивали настежь, а потом захлопывали обратно без каких бы то ни было объяснений. Друзья читали, писали, ели, пили, беседовали или дремали, а дверь в самый неожиданный момент открывалась, обращая на себя их взгляды, и тут же закрывалась, причем за ней никого не было видно. Когда это случилось примерно в пятидесятый раз, мистер Гудчайлд шутливо обратился к своему спутнику:
— Я начинаю думать, Том, что с теми шестью стариками что-то не так.
Вновь наступил вечер, и оба друга посвятили два-три часа писательству — набрасывали те самые сибаритские заметки, что вошли в данный сборник. Затем они прекратили писать и выставили на стол бокалы. В закрытом на ночь доме было тихо. Голову возлежавшего на диване Томаса Айдла украшал легкий венец из душистого табачного дыма. На висках Фрэнсиса Гудчайлда, сидевшего в кресле, скрестив ноги и закинув за голову руки, виднелось точно такое же украшение.
Они обсудили несколько праздных тем, еще раз помянув диковинных стариков, и были по-прежнему заняты этим делом, когда настрой мистера Гудчайлда внезапно переменился на деловой и он решил завести часы. К тому времени обоих друзей уже настолько клонило в сон, что даже столь незначительная перемена прервала беседу. Томас Айдл замер на полуслове и произнес:
— Который час?
— Час ночи!
Как будто по его приказу (а все приказы в этой превосходной гостинице исполнялись мгновенно) дверь отворилась, и на пороге возник старик, но не вошел в комнату, а остался стоять в проеме, придерживая дверь.
— Один из шести, Том, ну наконец! — прошептал другу мистер Гудчайлд. — Сэр, что вам угодно?
— Нет, что угодно вам?
— Я не звонил.
— Зато звонил колокольчик.
Последнее слово он произнес торжественным низким голосом, словно имел в виду церковный колокол.
— Полагаю, вчера я уже имел удовольствие вас видеть? — осведомился мистер Гудчайлд.
— Не берусь утверждать, — угрюмо ответил старик.
— Но вы-то меня видели, не так ли?
— Я? — переспросил старик. — О да, я-то вас видел. Однако не все, кого я вижу, видят меня.