— Только скажи, зачем тебе это надобно?
— Выхода нет, Порфирий Кузьмич. Али тот Дуглас так дорог тебе?
— Нет. Дурной человечишко. Такого не жаль. Но чин его больно высок.
Зотов все рассказал Дурново без утайки.
Тот, выслушав, сказал:
— И ты дом свой осмотрел поле того?
— Слуги всё перевернули! Всё! Все шкафы да клети!
— И что? — спросил Дурново.
— Ничего! В доме никого постороннего не было.
— А не могло тебе это показаться, Иван Александрович?
— Да я в своем уме, Порфирий Кузьмич. И не спал я еще. Ничего не пил крепкого. Токмо квас.
— Квас?
— Малиновый. Мои девки мастерицы квас ставить, Порфирий Кузьмич.
— И всё началось с того, как ты квасу выпил?
— Да. Но квас не водка, Порфирий Кузьмич. Да и до водки крепкий я. Меня со штофа не разморит. Голос тот был. И я его слышал.
— А ежели тебе в квас подмешали чего? Про сие думал, Иван Александрович?
— Мне? В квас? Но кто?
— А сие вопрос.
— Того быть не может, Порфирий Кузьмич. У меня все холопы верные. Да и зла на меня им держать не за что. Наказываю я их редко и за дело. А кормлю хорошо.
— А ты спроси, кто квас тебе приносил тогда из холопей.