— Что скажете не сие? — спросил генерал.
— Это ложь! — ответил Волков. — Да и где этот Дуглас? Он ведь погиб.
— И сие опять же выгодно вам, Волков!
— Но я почти не знал Дугласа. Я видел его несколько раз. Мы не разговаривали. Нас ничего не связывало!
— А что насчет Дмитрия Голицына? Вы были сторонником ограничения власти самодержавной? — Ушаков поднял вверх палец. — Хула на бога! Ибо власть самодержавная от бога есть!
— Но я не был участником партии Голицына! Я не могу понять, генерал.
— Что вам не понятно?
— Много людей, что стояли тогда за кондиции сейчас при дворе обретаются. А меня арестовали, хотя князя Дмитрия Голицына лично я не знаю. Да и сам князь, хоть от всех дел отстранен, но не арестован! С его зятем князем Константином Кантемиром я не знаком. В интригах придворных никогда не участвовал. Да и не принят я при дворе.
— А что значит донос Дугласа? С чего он во всем винит вас?
— Этого я не знаю, генерал. Но я много лет служу по сыскному ведомству и вижу, что все обвинения противу меня — вздор! С чего мне поддерживать кондиции?
— Но и среди сторонников самодержавной власти я не видал вас.
— Все верно, генерал. Я не состоял ни в какой партии. Но это не преступление против государыни. А что до преступного умысла на жизнь матушки-царицы, так не имел я и в мыслях того.
— Статского советника Татищева изволите знать? — спросил Ушаков.
— Татищева знаю хорошо.
— А сей Татищев был частым гостем в доме Голицына, когда тот возглавлял тайный совет! Сие вы признаете?
— Признаю. Василий Никитич много раз бывал в доме Дмитрия Голицына. Но он сторонник власти самодержавной и всегда был против конституций, какие есть в Англии или Швеции.
— Стало быть, вы знаете о сем вопросе! — вскричал Ушаков. — А говорите, что «политик» не для вас. А вы в сём вопросе сведущи, Степан Андреевич.
— Но я только слушал, что говорили тогда на Москве. А говорили все. Во всех домах сие обсуждали. И заговор здесь к чему? Да еще против матушки-государыни?
Ушаков вытащил из папки новые листы и спросил:
— А что знаете про лекаря де Генина?