Ангел в эфире

22
18
20
22
24
26
28
30

У дверей уставшую после эфира Настю встречает няня. Принимает из рук охапку цветов — кто-то из редакторов расстарался по случаю сногсшибательного возле президентского слуха.

— У Алины был тепленький лобик, я уложила ее спать пораньше.

Настя улыбается светло и нежно — как улыбается ангел, уставший от множества праведных дел. Пальто утомленно соскальзывает с плеч, чтобы мятым горбиком осесть на полу. Ступни, нырнув в домашние туфли, начинают бесшумный путь к детской.

Алина разметалась на подушке, обездвиженная первым, глубоким сном, который не может оборвать ни полоска света из-за двери, ни ватный свет ночника. Чмокает влажным ртом, вздыхает. Потревоженная незримым присутствием матери, разморенно перекатывается на бок. Ее кудрявая головка темно прорисовывается в тревожном сумраке детской.

Обстоятельной скороговоркой няня описывает прошедший день. Ничего серьезного, все как обычно… Настя почти не слушает ее. Она знает — все было как надо, все будет как задумано, все идет как должно.

— На обед — каша с фруктами, а от курицы она отказалась… Вы же знаете, она не любит вареную курицу…

На мгновение Настя уплывает из приятной сиюминутной действительности. Медленно расстегивает кофточку — перед глазами все еще скачут синтетические буквы монитора. Утомленно щурится в предвкушении теплой постели, вечернего чтива на ночь. В предвкушении телефонного звонка с традиционным эфирным поцелуем по ту сторону трубки. Перебирает в уме набор традиционных нежностей, которых от нее ждут. И не дождутся…

Неохотно возвращается в обыденность. Няня стыдливо топчется возле двери в ожидании собственного ухода.

— Он звонил сегодня…

Настя догадывается, кого она имеет в виду… Напряжение в голосе няни придает словам недопустимо преувеличенный вес.

— Хочет забрать Алину к себе на следующей неделе.

— Зачем ты с ним разговаривала? — Хозяйка хмурится.

— Извините… Случайно нажала прием, ведь определителя номера у меня нет. Он спрашивал, почему вы не отвечаете на его звонки…

Неприятный холодок вдоль позвоночника. Настя невольно вздрагивает… Впрочем, все это пустяки. Его скоро не будет, Его уже почти нет… Он — опасное и неприятное недоразумение, только недоразумение. Всего лишь…

— Поэтому я хотела бы знать, Анастасия Андреевна, на следующей неделе мне выходить или… Ведь если Алина будет у отца, то я…

— Алина не будет у отца! — Нарочитым спокойствием она обозначает малосерьезность происшедшего и бесполезность всяких звонков.

— Но ведь Игорь Ильич сказал, что заберет ее…

Настя утомленно откидывается в кресле. Две лукавые запятые медленно вырождаются в скорбные складки возле рта.

Он становится назойлив… Он принадлежит к той малочисленной части мира, темной и злой, которую она привыкла оставлять за скобками. Эта часть мира вне ее ангельской компетенции. Она предпочла бы, чтобы ее вообще не было. Пусть будут воры, убийцы, растлители малолетних, подонки, отбирающие у старушек гробовые деньги, пусть будут террористы, насильники, тайные педофилы и явные подлецы (все они ей необходимы, ведь все они герои ее программ), а вот он… Пусть он исчезнет!

Таких людей, которых она выключает из списка своих подчиненных, немного. Их убийственно мало, их почти нет. Можно наскрести в своей памяти лишь пару штук. Даже Ларионова не входит в их число. И скоро она всех их уничтожит.