Ангел в эфире

Но она не посчитала нужным ни объяснить свое вмешательство, ни, тем более, извиниться за него. Ей было лень.

Все это словесная шелуха, пыль… Единственное, что еще хоть сколько-нибудь волновало ее, кроме того, что сейчас росло, вызревало глубоко внутри ее, — это ее телевизионная карьера. И она добавила, казалось невпопад:

— Интервью с Земцевым было запланировано еще полгода назад…

— Помню, милая, — отозвался супруг с приятной мужской снисходительностью, как будто отвечая ребенку или слабоумной.

А гость, перемолов на мысленной мясорубке вполне конкретные «про» и «контра», «за» и «против», вдруг проговорил, перекатывая на губах фамилию, массируя ее языком, пробуя ее на вкус и, очевидно, сочтя этот вкус вполне удовлетворительным:

— Земцев!

И хозяин дома отозвался дурным эхом, тоже, очевидно, распробовав и ощутив это слово, тоже проверив его на вкус и сочтя этот вкус подходящим:

— Да, Земцев… Кажется, он подойдет…

Земцев появился в студии, как всегда, ароматный, блистающий обаянием, живой и деятельный. За прошедшие годы он не то чтобы постарел — скорее повзрослел, остепенился, омужчинился…

— Настенька! — склонился к ручке по старой памяти, впрочем ни на что не намекая, просто уважая то, что было между ними, особенно — чего не было, а особенно — чего никогда не могло быть. — Как ты? Как поживает твоя матушка?

— Хорошо! — улыбнулась Настя, сияя подурневшим от беременности лицом, на котором прелестные запятые, венчавшие уголки изогнутых улыбкой губ, постепенно выродились в две вертикальные морщины весьма трогательного вида и свойства.

— Поздравляю с замужеством — и со всем, всем, всем! — Земцев, как всегда, был щедр на комплименты. — Обворожительно выглядишь… Ничего, что я на «ты»? Мне, старому другу, позволительно… Так как мама?

Хорошо! — рассмеялась Настя. — А как ваша жена?

— Прекрасно!.. Кстати, — Земцев при мысли о предстоящем интервью взволнованно затуманился лицом. — Послушай, может быть, заменим вопросы о семье чем-нибудь другим?.. Понимаешь, Настенька, нам, политикам, иногда лучше оставаться бесполыми, — проговорил он почти жалобно.

— Боюсь, что у вас, Миша, это не получится! — с давно забытым кокетством рассмеялась Настя. — У вас имидж вечного жениха!

— Именно поэтому лучше не надо о семье, именно поэтому…

Во время интервью Земцев умело критиковал нынешнего премьера, сочувствовал президенту в его нелегком деле, выгораживал сторонников, критиковал противников — но делал это так тонко и красиво, что Настя вдруг перестала чувствовать перед собой недреманное око студийной телекамеры, позабыв про вечную оглядку на нее, как будто они, сидя в ночном кафе, под нудный перепляс местных музыкантов весело трепались о пустяках.

Раскрепостившись и оживившись, Настя вдруг отважилась на бесшабашную импровизацию. Спросила:

— Вы так прекрасно обо всем рассказываете… И все-то вы знаете… А сами-то, Михаил Борисович?.. Сами-то что бы вы сделали на посту премьер-министра? И каким конкретно образом?

Земцев охотно поддался на провокацию. Подобравшись, как будто для прыжка, он начал: во-первых, во-вторых, в-третьих… Ошибка нынешнего правительства не в том, а в том… И не в этом, а в другом… Он долго рассказывал — убежденно, красиво, с доказательствами. Он как будто объяснял это не невидимым зрителям, а лично Насте, говорил выпукло и емко, при этом сам верил в свои слова и в то, что сможет… И Настя ему верила в тот момент. И остальные тоже, очевидно, верили ему по эфирному закону — когда верят в недоказуемое, в ирреальное, в то, во что хочется верить, а не в то, что есть на самом деле.