Итак, он сказал, что ему хорошо с ней…
В ответ Настя что-то невнятно промычала, из-за внутренней раздерганности не осознав истинного смысла его слов, которые припахивали некстати сделанным предложением — деловым предложением, ничего личного, один голый мозговой расчет, одна только по нотам рассчитанная пиар-кампания. Наверное, именно эту кампанию он и планировал, потому что ровно через секунду добавил рассудительно, без особого чувства, точно речь шла о сделке, о вещи, о контракте, о договоре:
— По-моему, мы с вами подходим друг другу.
Настя опять глухо буркнула в ответ, не понимая, о чем речь, — о том ли, чего она давно боялась и что предчувствовала своей обостренной интуицией, альтер эго благоразумия…
— Между тем с точки зрения общества подобный брак будет выглядеть вполне естественно, несмотря на разницу в возрасте… Подумайте сами: звезда эфира и его бессменный рукотворен, младость и мудрость, красота и сила… Кстати, я обеими руками за то, чтобы вы родили этого ребенка!
Он сказал «этого», но тогда она не придала «этому» значения, настолько все было неожиданно, не к месту, как обухом по голове.
— Так что… слово за вами… Решайтесь!
Он напрасно ждал ответа. Ответа не было.
— Молчание — знак согласия? Значит, да?
Настю вдруг затошнило, и, боясь издать даже звук, чтобы поздно съеденный обед не выплеснулся ему под ноги, она слабо кивнула.
Она так и не поняла, о каком ребенке шла речь во время того разговора в Нахабине. И вообще, шла ли речь о ребенке. О каком ребенке — о том ли, который сейчас неудержимо рос внутри ее, или о ребенке будущем, перспективном, гипотетическом?
Во время отпуска в Греции, в средиземноморской разнеженной атмосфере, она, запинаясь, сообщила Игорю Ильичу о своем положении. Делая это признание, она очень смущалась, — боялась ненужных расспросов, ведь непонятно, как расценил бы он правду об отце ребенка, — может быть, как нарушение неких подразумеваемых, еще не скрепленных брачным контрактом договоренностей.
Да, смущенно проговорила девушка, она в положении, но это не проблема… Вернувшись в Москву, она немедленно сделает все, что должна сделать, никто ничего не узнает.
— Не нужно ничего делать! — возразил он сердито.
Сидя в тени пальмового зонта, творящего на песке кружевную суматоху теней, Главный (а он все еще оставался для нее начальником, Главным) просматривал местные газеты.
— Ребенок обязательно должен родиться, — складывая хрусткий лист, произнес он. — И его отец — это я. Для всех наша связь началась ровно два месяца назад. Кажется, по срокам все совпадает?
— Да, — пролепетала Настя.
— Чудесно! Так что сплетен не будет… Что касается материальной стороны дела, то волноваться нечего, я обеспечу и тебя, и ребенка. Как известно, семьи у меня нет, так что… — Он улыбнулся из-под черных, с минителевидением на зеркальных линзах, очков. — Все складывается чудесно… Наша свадьба и твоя беременность только подстегнут интерес к каналу и его звезде — то есть к тебе.
Настя улыбнулась, сползая углом рта в плаксивую ухмылку:
— Надеюсь, вы не заставите меня рожать в прямом эфире?