Том 2. Вторая книга рассказов

22
18
20
22
24
26
28
30

– Кто же, нашли?

– Как не найти! Он никуда и не бежал, зараз схватили.

– Может, вам неудобно будет, что я к вам зайду?

– Нет, что же. Дело делом, мы вам всегда рады и благодарны весьма и вам и барыне. Ведь еще покойника Григория Матвеевича знал я таким же, почитай, как вы теперь.

Подымаясь высоким старым крыльцом, Иосиф Григорьевич из вежливости расспрашивал подробности несчастья, вспоминая и Павла убитого, лицом и ростом походившего на него, Иосифа Григорьевича Пардова.

– Как же Марина? – спросил он, охваченный запахом синего ладана в тесной избе.

– Не знаю; наверное, в Питер съедет к тетке покуда.

Молча достал Парфен чашку из отдельного шкапчика, сам накрыв стол; бабьи голоса заглушенно гнусавили из избы через сени.

Деловито и сухо поговорили о делах. Иосиф встал уходить, как в двери будто вдвинулась невысокая женщина в темном платье, в белом платке. Не замечая гостя, заговорила быстро и взволнованно:

– Парфен Ильич, отпусти меня тотчас в Питер, невмоготу мне здесь; прошу тебя, как маменька вечор молила тебя: отпусти меня тотчас; постыло мне все здесь: дом, озеро, дороги, леса – все постыло мне.

– И отец с матерью опостылели?

– Зачем пытаешь? Ты знаешь, покорна ли я, ласкова ли я до вас, бегу ли работы, да не время теперь об этом; душа моя погибнет, коль останусь… – И она заплакала, не моргая. Парфен стоял, не говоря, и смотрел, как Маринины слезы скупо скатывались по щекам на углы платка.

– До свиданья покуда, не огорчайтесь слишком, – сказал Иосиф Григорьевич, берясь за скобку.

– Простите, сударь, что девка так вбежала: вне себя она. Поди к матери: думаешь, очень интересно барину смотреть на ваши бабьи слезы? У баб ведь всегда глаза на мокром месте бывают, – добавил он к гостю.

– Ах, что вы, что вы! пожалуйста, не стесняйтесь, мне давно пора, тетушка ждет.

Марина снова заговорила:

– Что таить мне слезы мои? Пусть весь свет глядит, что до того? Была душа моя чиста, как любовь моя чиста была. Отпусти меня тотчас, чтобы не впасть мне в отчаянье. Что теперь мыслю, чего желаю? – смерти! Стукни, стукни в дверь, гостья званая, смерть милая!

Она села у двери на лавку, не закрывая лица, и те же скупые слезы крались вдоль щек к платку. Твердо три раза простукнуло что-то в окно. Все вздрогнули, а Марина застыла, перекрестившись. У окна, стуча кнутовищем, стоял толстый седой поп, разводя приветственно руками. Громкий голос доносился через стекла внутрь.

– Иосиф Григорьевич, сделайте божескую милость, подвезите меня до Полищ; дороги наши – благие, пришлось бричку в кузне оставить, не знал, как и доберусь, все на работе. Вдруг вижу – ваша кобыла у Парфена стоит, думаю, не до дому ли едете, дай попрошусь.

– Охотно, охотно, отец Петр, – обрадовавшись, заговорил Пардов.