– Да, тетя, пожалуйста… Мы остановились на том, как Гарри приехал в Америку.
Елена Артуровна, вздохнув, взяла беленький томик изданий Таухнитца. Но в двери снова постучались. Госпожа Ламбер недовольно вышла и, тотчас снова вернувшись, спросила взволнованно:
– Я не знаю, Катя, как быть: там пришел и просит тебя видеть этот офицер, Зотов. Я не хотела без спроса отказывать ему, но ведь ты же не можешь его принять…
Катенька, не открывая глаз, сказала тихо:
– Я хочу его видеть, введите его.
– Но подумай, Катя, это тебя так расстроит, ты и со мной-то еле говоришь.
– Я хочу его видеть! – повторила Катенька монотонно, открывая свои малиновые глаза.
Елена Артуровна потопталась на месте, потом пожала плечами и, сказав: «Как хочешь», вышла из горницы. Через минуту в ту же дверь входил такой же румяный, так же ничем не замечательный, как и прежде, Андрей Семенович Зотов. Он говорил весело и громко, как будто девушка не была больна, как будто с ней ничего не случилось и видел ее он только вчера.
– Что это с вами, Екатерина Павловна! Как вам не стыдно? Хворать нужно зимой, когда холодно, а летом нужно гулять, толстеть, пить молоко!
– Что же делать, Андрей Семенович? Я и сама рада бы гулять и толстеть, а вот приходится лежать и слушать английские романы.
– И давно вы в таком плачевном состоянии?
– Вот уже третий день. Но вы не можете себе представить, как надоело мне это лежание – как будто я лежу не третий день, а третий месяц.
И Катеньке действительно сразу надоело быть больной, лежать, слушать английские романы и думать неизвестно о чем. И сразу ей стало удивительно, почему она так давно не видала ни Сережи, ни Андрея Семеновича, и когда она вспоминала, какою она была последнее время, то сама себе казалась странной, чужой и неприятной.
– Да что у вас за болезнь, собственно говоря, милая Екатерина Павловна? – спросил Зотов.
– А знаете, я сама не знаю. Доктор говорит, что никакой нет…
– Так это, милая барышня, одна распущенность! Или вы очень скучаете. Знаете, одно лето я жил на русском курорте – так там масса людей не только что заболевали, а умирали со скуки. И не в переносном смысле умирали, а в самом простом, непоправимом. Вам просто нужно встряхнуться, вы слишком засиделись. Жалко, что нет Сергея. Но он через три дня приедет, к тому времени, надеюсь, вся ваша хворь пройдет, и мы увезем вас в город без всяких разговоров, а потом будем часто бывать у вас и не упускать вас из виду, если позволите. Конечно, со стороны, мы можем показаться людьми пошлыми и времяпрепровождение наше довольно вульгарным, но согласитесь, положа руку на сердце, что это все-таки лучше, чем лежать вот так в полунирване.
– Зачем ждать Сережи? Поедемте завтра, вдвоем. Я встану – уверяю вас, – сказала Катенька. – Мне даже сейчас хочется встать, и я могу.
– Милая Екатерина Павловна, сейчас вставать вам незачем, потому что если бы вы даже были совсем здоровы, то, пролежав три дня, естественно ослабели. А завтра забудьте все ваши болезни, встаньте утром как ни в чем ни бывало, умойтесь, оденьтесь, а часов в шесть я к вам приеду, и мы посмотрим.
Андрей Семенович говорил весело, но внушительно и настойчиво. Екатерина Павловна чувствовала, будто от его спокойного голоса кровь быстрее двигается по ее жилам, на щеках показывается румянец и ее малиновым глазам снова возвращается прежний веселый блеск.
– Обязательно приезжайте завтра, – говорила она, когда Андрей Семенович стал прощаться. – И послезавтра, и в четверг! И привезите мне цветов и каштанов в сахаре.