– Что это? – обращаясь снова в согнутую дранку и придерживая пенсне, спросил Александр Яковлевич. Жена еще раз указала на осколки рукою, другою опершись на мужа и с укором взглянув на него. Машук, прыгая на одной ноге, приближалась к месту происшествия.
– А где же шар? – раздался её голос.
Анна Львовна только сильнее оперлась на мужа.
– А где же шар? – переспросила Машук и скакнула на кусок, который кракнул.
Из окна показался Женичка с флейтой у рта. Тихо и печально, очень спокойно, будто дул в бутылку, начал он гамму.
– Замолчи, дурак! – крикнул ему отец и обратясь к жене, продолжал:
– Если это – они, то это не имеет названия.
– Кто же, как ни они? Письмо, теперь эта наглость, – жалобно проговорила Анна Львовна. Машук не унималась. Давя каблуками по очереди каждый осколок, при чём отраженные солнца всё умножались, будто почкованием, она повторяла уже без всякого смысла:
– А где же наш шар, а где же наш шар?
– Бедная малютка, как на нее это подействовало, – томно произнесла Полукласова.
За забором пробурчал сдержанный смех и потом, как эхо, повторили: – А где же наш шар?
– Они еще подслушивают, подлецы! – пронзительно, внезапно получив обратно весь голос, воскликнула Анна Львовна и левую руку уставила в бок.
Голова молодого человека моментально пропала, будто он опустился в театральный люк, лишь осталась часть флейты, неизвестно чем державшаяся. Папаша закричал в пространство, будто команду:
– Я – вас! ослы и невежи!
– Наглецы, – настаивала г-жа Полукласова.
За забором было тихо. Машук остановившись на последнем осколке, ожидала с интересом.
– Негодяи! – закричал еще раз Александр Яковлевич в кусты.
И флейта исчезла, в окне ничего не осталось. Машук всплеснула руками и быстро побежала, подгоняя себя пятками. Коротенькие штанишки, одна штанина длиннее другой, мелькая, делали девочку совсем маленькой.
– Куда ты?
– В дворницкую! – донеслось из-за третьей клумбы.