— Очень жаль, промолвилъ карликъ. — Я собственно затѣмъ и шелъ сюда, чтобы узнать о немъ. Мнѣ пришло въ голову, Дикъ, что вашъ пріятель…
— Какой пріятель?
— Да тотъ, что живетъ у васъ наверху.
— Ну?
— Онъ, можетъ быть, знаетъ его.
— Нѣтъ, не знаетъ, — Дикъ покачалъ головой.
— Не знаетъ, только потому, что никогда его не видалъ. Что, если бы мы свели ихъ и рекомендовали Фреда съ хорошей стороны? Можетъ быть и онъ пригодился бы этому чудаку не хуже Нелли съ дѣдушкой. Кто знаетъ? а вдругъ онъ сдѣлаетъ его своимъ наслѣдникомъ, а черезъ него и вы разбогатѣете!
— Дѣло въ томъ, что ихъ уже сводили, да ничего изъ этого не вышло.
— Какъ? кто? — и карликъ подозрительно взглянулъ на своего собесѣдника.
— Я самъ, проговорилъ Дикъ нѣсколько смущенный. — Развѣ я вамъ этого не говорилъ, когда вы въ послѣдній разъ приходили въ контору?
— Вы отлично знаете, что не говорили.
— Можетъ быть и такъ. Да, да, теперь я припоминаю, что не говорилъ. Какъ же! Фредъ очень этого желалъ и я устроилъ имъ свиданіе.
— Ну и что же?
— А вотъ что. Когда онъ узналъ, кто такой Фредъ, онъ не только не обнялъ его, заливаясь слезами и рекомендуясь его дѣдушкой или бабушкой — переодѣтой разумѣется — на что, признаться, мы очень разсчитывали, а накинулся на него, какъ бѣшеный, ругалъ самыми отборными словами, упрекалъ въ томъ, что старикъ и Нелли, главнымъ образомъ, конечно, по его милости, впали въ нищету, и, не предложивъ намъ даже водки, чуть-чуть не вытолкалъ насъ въ шею.
— Странно! молвилъ карликъ въ раздумьѣ.
— И намъ тоже показалось странно, но я вамъ говорю истинную правду.
Это извѣстіе ошеломило Квильпа. Долго сидѣлъ онъ пасмурный, молчаливый, соображая что-то и часто устремляя на Дика испытующій взглядъ, словно онъ хотѣлъ угадать, по выраженію его лица, не совралъ ли онъ. Но такъ какъ ничего подобнаго ему прочесть на лицѣ Дика не удалось, тѣмъ болѣе, что, предоставленный самому себѣ, несчастный вздыхатель снова впалъ въ уныніе, вспоминая о своей неудачной любви, карликъ поспѣшилъ проститься съ нимъ и вышелъ изъ трактира.
— Успѣлъ ужъ ихъ свести, предупредилъ меня, разсуждалъ онъ, шагая по улицѣ. — Положимъ, бѣда не велика, коль скоро изъ этого ничего не вышло. Но все-таки, стало быть, онъ хотѣлъ дѣйствовать помимо меня. Какъ я радъ, что онъ выпустилъ изъ рукъ невѣсту, ха, ха, ха! Этакой дуракъ! Теперь ужъ онъ не броситъ своего мѣста, а для меня это очень важно. Во-первыхъ, я всегда могу его найти, когда онъ мнѣ нуженъ, а затѣмъ, благодаря его глупости, я знаю все, что дѣлается и говорится у Брасса, и это мнѣ ничего не стоитъ, кромѣ грошеваго угощенія. Подожди, Дикъ, ты мнѣ еще пригодишься; не сегодня, завтра, я пойду къ незнакомцу и, чтобы заслужить довѣріе, разскажу ему, для чего ты хотѣлъ жениться на Нелли, а до поры до времени. мы будемъ, съ вашего, сударь, позволенія, самыми лучшими друзьями въ мірѣ.
Погруженный въ эти размышленія, карликъ, тяжело дыша, — у него была какая-то особенная одышка — добрался до Темзы и, переправившись на другую сторону, заперся въ своей холостой квартирѣ, гдѣ, отъ дыма, свѣта Божьяго не было видно: вмѣсто того, чтобы выходить въ трубу, дымъ цѣликомъ разстилался по комнатѣ. Но хозяинъ не унывалъ. Напротивъ, ему, повидимому, доставляло удовольствіе дышатъ такимъ пріятнымъ воздухомъ, который пришелся бы не совсѣмъ по вкусу болѣе деликатной особѣ. Подкрѣпившись роскошнымъ обѣдомъ изъ сосѣдняго трактира, онъ сѣлъ передъ печкой и принялся курить одну трубку за другой, пока наконецъ въ туманѣ, наполнявшемъ комнату, нельзя было различить его фигуру и только воспаленные глаза его сверкали, какъ угольки, да повременамъ, когда, отъ душившаго его кашля, нѣсколько разсѣевались окружавшіе его клубы дыма, обрисовывалась его голова и лицо. И въ такой-то атмосферѣ — всякій другой человѣкъ задохнулся бы въ ней — карликъ очень весело провелъ вечеръ, прикладываясь то къ трубкѣ, то къ погребцу, а иной разъ даже принимаясь выть, что у него означало пѣніе, хотя ничего подобнаго нельзя было бы встрѣтить ни въ вокальной, ни въ инструментальной, словомъ, ни въ какой человѣческой музыкѣ. Позабавившись чутъ не до полночи, онъ, совершенно довольный, влѣзъ въ койку и заснулъ.
Когда онъ, на слѣдующее утро, проснулся и, полуоткрывъ глаза, удивился, что виситъ подъ самымъ потолкомъ — ужъ не превратился ли я ночью въ муху, мелькнуло у него въ головѣ — онъ услышалъ гдѣ-то въ комнатѣ сдержанныя рыданія и стоны. Высунувъ потихонько голову изъ койки, онъ увидѣлъ, что это его жена плачетъ. Молча смотрѣлъ онъ на нее съ минуту, да вдругъ какъ гаркнетъ изо всей мочи «ау!»