Накрыл брата княжеским корзном.
Так, с этим всё.
Острым, арапской стали ножом отрезал себе под корень бороду и соскоблил что осталось. Усы не тронул, это у них можно.
Кольчугу скинул, остался в одной рубахе. Пояс узорчатый с мечом тоже долой, может выдать.
Напоследок, прочтя покаянную молитву, снял с шеи крестик, бросил наземь.
На Бога только дураки надеются, и зря. Бог дураков не любит.
Ручей нашел быстро – он журчал, а тропинку не сразу.
Но нашел. Пошел по ней.
Сначала услышал вой и плач, потом вышел на расчищенное от деревьев место. Постоял за дубом, посмотрел.
Деревенька была убогая. Два десятка землянок, избенка с резным коньком, вдали колосилось ржаное поле. Им, стало быть, и кормятся.
Под высоким Перуньим столбом толпились людишки, с сотню. Выли бабы. Должно быть, над покойниками, которых давеча порубил Ратибор.
Святополк подошел незаметно. Встал за спинами, да как возопит:
– Слава Перуну!
Все на него обернулись. Ты что за человек, спросили, откуда, пошто к нам пришел – и прочее.
Святополк помолчал, чтоб утихли.
– Я вольный волхв, между лесных людей хожу, подальше от христолюбов. Имя мое – Велимудр. О чем плачете? Не говорите. Сам спознаю.
Смежил вежды, губами пошевелил.
– Беда у вас. Пришел бородатый, весь в железе, осиротил вас. Так?
Глядели на него разно. Бабы – те поверили, рты поразинули. Мужики, однако, по большей части щурились. Бритые рожи, они недоверчивы.
Бороды на Руси отпускали те, кто нового бога принял, – потому что у Исуса борода. Люди исконные, старой веры, считали это зазором. Борода у Перуна, смертным ее нельзя.