Питер Саржент. Трилогия

22
18
20
22
24
26
28
30

— Позднее Вентуорт продолжал об этом говорить?

— Да, но это было бесполезно. Вы же знаете, такие вещи зачастую приводят к обратным результатам. Большая часть газет поддерживала Ли и не печатала распространяемые Вентуортом слухи. А так как не существовало никаких доказательств, были только его слова против слов Ли. Во время одной из предвыборных кампаний историю Камиллы использовали против нас, но ничего этим не добились. Когда издатель одной из наших газет обратился с вопросом, что делать в связи с этими слухами, Ли сказал: «Пишите правду». Думаю, занятая им позиция помогла выиграть выборы.

Она явно очень гордилась своим ужасным мужем. И я не мог ее осуждать. Сильный и гордый, он действительно походил на скалу.

— Я хотела бы, — твердо сказала она, — чтобы вы написали правду, что Камилла была его дочерью от фактического брака и что, учитывая все обстоятельства, он в любом случае был хорошим отцом и упомянул ее в завещании наравне с нашей дочерью и со мной.

— Сделаю, — скромно обещал я, с трудом сдерживая возбуждение. До сих пор ни единому журналисту не приходило в голову исследовать ранние годы сенатора.

— Я буду вам признательна, — грустно сказала она.

— Скажите, — спросил я, неожиданно расхрабрившись, — кто убил сенатора?

— Если бы я знала… — она рассеянно смотрела на огонь. — Не имею ни малейшего представления. Я даже не осмеливаюсь подумать… Все так похоже на «бумажный след»…[10]

2

Мысль была оскорбительной, но кто же еще? Бумажный след… Она пыталась подать мне своего рода сигнал, это была отчаянная попытка установить связь, потому что… потому что она панически боялась… убийцы? Хотя меня удивляло почему, если она действительно написала мне письмо, то почему не высказала там все прямо, вместо того чтобы намекать таким косвенным образом. Охота за бумагами: сказано было именно так.

Неожиданно я почувствовал, что очень устал. Если бы хоть один человек перестал играть и сказал правду, я мог бы раскрыть все это дело к восторгу моей газеты и полиции. Я был уверен: именно она писала мне. Но по какой-то причине не хотела высказываться более определенно. Ну что же, придется еще некоторое время продолжать поиски в темноте. В любом случае теперь моя позиция выглядела лучше, чем раньше. Я знал гораздо больше, чем кто-либо другой, о грехах молодости сенатора, и был предупрежден о Руфусе Холлистере.

После беседы с миссис Роудс я надел пальто и покинул дом. День был ясным и холодным, вдоль Массачусетс-авеню дул резкий ветер, и скоро мои уши занемели.

На выходе полицейский в штатском мрачно глянул на меня, его нос почти так же покраснел от холода, как кончики моих ушей. Я весело отдал ему честь и решительно зашагал по улице, словно знал, в какую сторону идти.

Когда я собрался остановить такси, из-за дерева выступил молодой человек и, широко улыбаясь, сказал:

— Я из компании «Всеобщие новости», и мне хотелось бы…

— А я из газеты «Нью-Йорк Глоуб», — гордо заявил я.

Он запнулся на полуслове и уже почти собрался исчезнуть, но потом передумал.

— Как вам удалось проникнуть внутрь, если вы из газеты? После того как взорвали старого болвана, репортеров туда на пушечный выстрел не подпускают.

Я объяснил.

— О, я о вас слышал, — кивнул он, — вы ведь один из подозреваемых. Вы занимались связями сенатора с прессой.