— Довольны, как все повернулось?
Он удивленно посмотрел на меня.
— Вы имеете в виду убийства?
Я поймал его на слове.
— Так вы полагаете, Руфуса тоже убили?
— Нет, он покончил с собой, разве не так? Ведь полиция думает именно так.
— А почему же вы сказали «убийства»?
— Я просто оговорился. Две смерти — вот что я имел в виду, — он казался совершенно спокойным.
— А мне казалось, вы считали, что Руфуса убили.
— Вы ошиблись, Саржент, — возразил Ленгдон. — Я не вижу причин так думать. Нынешнее объяснение выглядит весьма разумно. Думаю, вам следует оставить это дело.
Уже второй раз мне советовали, причем теми же словами: не совать нос, куда не следует. Я начинал думать, что организован чудовищный заговор, чтобы от меня избавиться.
— Ленгдон, я не чувствую в вас страсти настоящего газетчика, — сказал я как можно ласковее.
— Я действительно не настоящий газетчик, — холодно бросил Ленгдон. — Я лишь время от времени печатаю отдельные статьи. По-настоящему меня интересуют крупные формы…
Я почему-то не терплю людей, твердящих, что они творят высокое искусство; причем не имеет значения, насколько искренне и квалифицированно они это делают. Вполне возможно, это просто зависть. Но на Ленгдоне лежало явное клеймо неудачника.
— Даже тогда вам следовало бы больше интересоваться такими вещами. Вы уже решили, о чем будете писать?
Он кивнул.
— Я как раз сейчас работаю над статьей, вот почему мне понадобилась копирка. Хотелось подготовить первый вариант к возвращению в редакцию.
— И какую же линию вы выбрали?
— Политическое убийство. Дело Роудса станет отправной точкой. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.
Я понимал, и слишком хорошо: Расчленение Убийства или Теология Кризиса Реакции. Забавно будет прочитать.