— Не знаю, чего Гришин задумал, но тебе надо быть начеку.
— А ты?
— Что я?
— Ты на чьей стороне?
— Тех, кто платит.
— Тогда зачем помогаешь мне?
— Позже узнаешь. Пока действуй в том же духе, но учти, Гришину нельзя верить ни в чём, даже в мелочах.
Возвращаясь к столу, Богданов чувствовал, как засевшая внутри двоякость пытается поселить недоверие ко всему, что происходит и будет происходить.
«Что, если Гришин подговорил телохранителя войти ко мне в доверие. Если так, то непонятно, зачем была произнесена фраза — ответ получишь позже? Кстати, как фамилия телохранителя? Кузнецов. Да, точно, Кузнецов».
— У вас такой вид, Илья Владимирович, — нарушил размышления Богданова Гришин, когда тот вцепился зубами в кружку с пивом. — Будто в туалете встретили кого-то, кого не чаяли увидеть.
— Представьте себе, встретил, — не отрывая взгляда от кружки, произнёс Илья.
— И кого же?
— Того, кто не так давно ломал мне рёбра.
— Рёбра? — полковник, нахмурив лоб, попытался изобразить удивление, но, вовремя сообразив, что игра в эмоции будет выглядеть непрофессионально, проговорил: — Не Кузнецова ли?
— Его родимого. Век бы не видеть.
— Не спросили, что он здесь делает?
— И так ясно — следит.
— Следит? За кем?
— Послушайте, Сергей Фёдорович, может, хватит? — освободившись от оторопи, Илья чувствовал, как с каждым произнесённым словом возвращается решимость. — Или рассказываете, какую роль во всей этой истории играет Жак или я ухожу, оставляя вас наедине с теми, кто следит непонятно за кем.
Произнеся, Илья впился взглядом в Гришина, смотрел он, не моргая и не отводя глаз.