В Линкольнвуде гаснет свет

22
18
20
22
24
26
28
30

Стив ударился в воспоминания о преступлениях, которые совершил в молодости. Джен перестала слушать и стала думать, как повежливее напроситься домой к нему и Диане и узнать, что же такого случилось в «Уолмарте» в Пассейике.

Следующим говорил Винс. Вены под его татуировками пульсировали, когда он рассказывал о себе.

— Я прошел восемь километров, чтобы попасть сюда. Встал еще ночью. Не знал, сколько времени… И если бы я знал, что все это ради чертовых Традиций

Все, кроме Винса и Джен, засмеялись.

— Но, по правде говоря, мне все равно нужно было прийти, — продолжил он. — Последние два года этот зал спасал мне жизнь каждый божий день. Когда я протрезвел первый раз, это был настоящий подарок. Но я не воспринял его всерьез. Потому что тогда я ничего не потерял. В этот раз у меня нет дома, у меня нет денег, я не знаю, как я буду обедать. Пытался найти работу…

Джен не могла не задуматься, насколько татуировки мешали этому процессу.

— А потом весь мир рухнул к черту! Но я понимал, что нужно тащить свой зад сюда. Потому что это единственное место на земле, где меня поддержат. И если я повернусь к вам спиной, вы не воткнете в нее нож.

Когда Винс выдохся, заговорила Сильвия. Она начала с благодарности Диане и Стиву, которые разрешили Сильвии и ее взрослой дочери помыться у себя дома в среду.

— И за что я благодарна этим встречам: мы с дочерью все еще прорабатываем некоторые вещи. У нее скопилось много обид из-за того, что пришлось расти в доме с матерью-алкоголичкой. Но когда во вторник погас свет, она пришла ко мне. Потому что хотела быть рядом. — Голос Сильвии охрип от эмоций. — И это настоящий подарок. Я очень сожалею о том, как вела себя с ней раньше, когда употребляла. Я пыталась быть хорошей матерью. У меня были добрые намерения. Но я просто не присутствовала в жизни дочери. Физически — да. Но эмоционально… Я не видела дальше своего носа. Даже когда ненавидела себя за то, что я делала, я все равно думала только о себе. Я никогда не ставила дочь на первое место. Никого не ставила. Понимаете? Там был только «Джек Дэниэлс». У меня не было отношений ни с кем, кроме алкоголя. И это стоило мне дочери. Она закончила школу и уехала. Не разговаривала со мной пять лет.

Джен почувствовала, как злость, собравшись в комок у нее в горле, пыталась прорваться наружу.

— Но сейчас, — продолжила Сильвия со слезами на глазах, — спасибо этим встречам, моя дочь, когда все плохо — а все довольно плохо, если вы не заметили, — знает, что может на меня рассчитывать. А я знаю, что могу рассчитывать на всех вас. — Сильвия оглядела собравшихся, стирая влагу со щек. — Мне страшно до смерти. Я не знаю, что будет завтра. Но сегодня утром я встала на колени и попросила Бога, чтобы Он позволил мне быть полезной. Полезной дочери и всем остальным в моей жизни. И если я буду помнить об этом, не стану сегодня пить, просто буду двигаться вперед сквозь страх… Я знаю, что все будет в порядке. Спасибо, что выслушали.

— Спасибо, что поделилась, — пробормотали остальные.

Высказались все, кроме судьи и Джен. Их взгляды встретились.

Не смотрите на меня, Фрэнк. Мне нечего рассказывать.

— Фрэнк, алкоголик.

— Привет, Фрэнк, — ответили остальные.

— Рад быть здесь сегодня. Рад быть где угодно… в моем-то возрасте… Особенно после многих лет пьянства. Знаете, забавно: поживешь свое — увидишь много всякого дерьма. И что бы сейчас ни происходило, хорошим это назвать нельзя. Я помню Ньюаркские протесты[21]. Тоже было нелегко. Но мы их пережили. Так или иначе, но переживем и это. По пути сюда утром… — Фрэнк замолчал и засунул руку в карман. — Кстати, кому ключи на завтра?

Стив поднял руку:

— Мне.

Судья вытащил несколько ключей на кольце и передал их Стиву.