Чарующий апрель

– Идея нашей поездки, заключалась в бегстве. Да, мы обе сбежали из дому. И вот теперь, в первый же день счастья, ты готова написать тем самым людям…

Она опять осеклась.

– Тем самым людям, от которых мы уехали, – закончила мысль Лотти. – Совершенно верно. Выглядит просто по-идиотски нелогично, но я так счастлива, так спокойна, так устрашающе благополучна. Это место… дарит ощущение бесконечной любви.

Она посмотрела на подругу с лучезарным удивлением.

Повисла пауза, а потом Роуз спросила:

– Думаешь, на мистера Уилкинса это место подействует так же, как на тебя?

Лотти рассмеялась.

– Не знаю. Но даже если не подействует, любви здесь хватит, чтобы наполнить сердца полусотни мистеров Уилкинсов, как ты его называешь. Главное – чтобы вокруг витала любовь. Не очень верю – по крайней мере, не очень верю здесь, хотя верила дома, что имеет значение, кто именно любит. Главное, чтобы кто-то любил. Дома я вела себя отвратительно: постоянно все измеряла и считала, с какой-то стати добивалась справедливости, как будто справедливость имеет значение, как будто справедливость существенно отличается от мести. По-настоящему важна только любовь. Дома я отказывалась любить Меллерша, если он не отвечал взаимностью, причем в равной мере, ни капли не меньше. А раз не любил он, то не любила и я. Дома становилось просто невыносимо, тоскливо…

Роуз молчала. Лотти окончательно сбила ее с толку. Одно из странных влияний Сан-Сальваторе на стремительно менявшуюся миссис Уилкинс заключалось в свободном использовании сильных выражений, которые никогда не звучали в Хемпстеде. Многие из произнесенных слов вряд ли оказались бы там уместны, так что в отношении речи Лотти тоже словно сорвалась с цепи.

Но как же Роуз хотела – о, как хотела! – по примеру отчаянной подруги написать мужу и пригласить: «Приезжай». Отношения в семье Уилкинс, каким бы напыщенным ни казался Меллерш – а он действительно казался напыщенным, – все равно оставались более здоровыми, чем у нее с Фредериком. Лотти могла написать мужу и получить ответ, а она не могла написать своему, поскольку точно знала, что он не ответит. Нет, ответить, конечно, Фредерик мог: нацарапать короткую, поспешную, небрежную записку с формальной благодарностью за полученное письмо, – но это было бы еще хуже, чем отсутствие ответа. Даже почерк, его рукой начертанный на конверте адрес, пронзил бы сердце словно стрелой. Сразу вспомнились полные любви и тоски письма первых совместных дней. А сейчас Роуз знала, что развернет листок и прочтет:

«Дорогая Роуз, спасибо за письмо. Рад, что хорошо проводишь время. Не спеши возвращаться. Сообщи, если потребуются деньги. Здесь все в порядке.

Искренне твой Фредерик».

Нет, это невыносимо!

– Пожалуй, я не пойду в деревню, – сказала миссис Арбутнот, взглянув на подругу внезапно повлажневшими глазами. – Хочу немного посидеть и подумать.

– Хорошо, – спокойно согласилась миссис Уилкинс и, прежде чем продолжить путь, добавила через плечо: – Только не думай слишком долго, просто напиши и пригласи приехать.

– Кого пригласить? – ошеломленно уточнила Роуз.

– Своего мужа.

Глава 12

Вечером, за обедом, четыре обитательницы замка Сан-Сальваторе впервые собрались в столовой вместе. Даже леди Кэролайн почтила остальных своим присутствием, проявив пунктуальность, не опоздав ни на минуту, и пришла в одном из тех чайных платьев, которые называют потрясающими. Ее платье действительно потрясало. Во всяком случае, настолько потрясло миссис Уилкинс, что та ни на миг не отводила взгляд от обворожительной фигуры напротив. Наряд цвета нежно-розовой раковины обнимал стройный стан так, как будто изнемогал от страсти.

– Платье восхитительное! – восторженно воскликнула миссис Уилкинс.