Любовь к Жоан, неверной и деспотичной Жоан, растопляет лед, сковавший сердце Равика, возвращает ему ощущение жизни и сознание долга. Вспомним эпизод в Лувре, когда взору Равика неожиданно открывается статуя Ники Самофракийской: «Ее стихией были мужество, борьба и даже поражение: ведь она никогда не отчаивалась. Она была не только богиней победы, но и богиней всех романтиков и скитальцев, богиней эмигрантов, если только они не складывали оружия». Путем сложных, не сразу понятных ассоциаций, секрет которых покоится в глубинах субъективного сознания героя, мысли Равика о Жоан связываются с образом греческой богини победы: «Я снова живой — пусть и страдающий, но вновь открытый всем бурям жизни, вновь подпавший под ее простую власть! Будь же благословенна, мадонна с изменчивым сердцем, Ника с румынским акцентом!»
И не случайно вслед за этими ночными эпизодами в Лувре и на улице Паскаля под окном Жоан, вслед за главой, звучащей как симфония возрожденной личности, действие романа резко, без околичностей переносится в кафе, где Равик встречает Хааке и начинает свою охоту за ним. Связь этих мотивов очевидна: богиня эмигрантов, не складывающих оружия, вновь вдохнула решимость и волю к действию в душу Равика, любовь вернула его в строй живых и напомнила ему о долге ненависти.
Впрочем, ненависть никогда не покидала Равика. Ненависть к фашизму отделяет его резкой чертой от тех, о ком можно было бы сказать, что они питают «иллюзию нейтрализма». Он убежденный противник позиции «над схваткой», он сознает ее вредность, ее губительные последствия. Для него ясна простая истина: «Они (гитлеровцы. —
Это деяние, казалось бы, индивидуальное и столь ограниченное по своим масштабам, Равик связывает с мыслью об ответственности каждого человека за судьбы мира и человечества. Именно поэтому так важно вырваться из трясины мещанской морали «века невмешательства» и ступить на путь борьбы с фашизмом.
Для товарищей Ленца месть его убийце была аксиомой, вещью настолько естественной и элементарной, что она и не способна была стимулировать их мысль, побудить к отвлеченным «метафизическим» раздумьям. Равик же, напротив, постоянно размышляет о возмездии, которое должно постигнуть Хааке, стремится осмыслить свое действие в большой, всечеловеческой перспективе как пример для всех тех, кто пока еще занимает позицию «над схваткой». Теперь это стало «самым главным, гораздо более значительным, чем просто личная месть… В крови у него пульсировало мрачное сознание необходимости такого поступка — словно от него кругами разойдутся волны и вызовут впоследствии гораздо более существенные события…».
Антифашистское самосознание ремарковского героя углубляется от романа к роману. В «Искре жизни» (1952) борьба с фашизмом, борьба самозабвенная, отчаянная, до последнего вздоха, составляет все содержание жизни героя. Правда, Фридрих Коллер, заключенный гитлеровского лагеря уничтожения, самими условиями бытия поставлен перед жестоким выбором: либо смерть в борьбе, либо унижение, покорность и все равно смерть. Но ведь и в этих условиях чувство человеческого достоинства и мужество не всегда одерживают верх над инстинктом самосохранения и желанием выжить любой ценой. Для Коллера же борьба оказывается единственным воздухом, которым он способен дышать. Он борется и — что главное — он преображается в процессе борьбы. Он освобождается от присущих ему в прошлом иллюзий абсолютной терпимости, его философия «толерантности» оказывается несостоятельной в столкновении с фашистскими палачами, и он понимает, что единственным средством утверждения человечности является непримиримая борьба с варварством.
Если Штейнер, Равик, Коллер в силу общности многих характерных черт в известной мере сливаются в дознании читателя в некий единый образ, то в романе «Время жить и время умирать» (1954) перед нами уже предстает другой герой. Дело не просто в том, что он принадлежит к иному поколению — не первой, а второй мировой войны— и что он лет на двадцать пять моложе Равика или Коллера. Разница в возрасте определяет и различие жизненных путей, трудностей и проблем, возникающих перед героями. Штейнер, Равик, Коллер были жертвами нацистского террора и убежденными антифашистами, но о молодом солдате гитлеровского вермахта Гребере этого поначалу никак сказать нельзя, и идейно-нравственный путь, пройденный им от участия в расстреле советских граждан до убийства эсэсовца Штейнбреннера и освобождения партизан, во многом — в особенности в исходных позициях — отличен от пути его старших товарищей.
Впрочем, и в романе «Время жить и время умирать» Ремарк не настолько уж далеко отступает от проблем, волновавших его прежде. Он и здесь с прежней страстностью продолжает обличать философию нейтрализма («зло торжествует в мире только потому, что ему вечно сопутствуют равнодушие, себялюбие и страх окружающих»), и здесь устами Фрезенбурга утверждает идею активной борьбы и готовность, «если нужно будет, снова взяться за винтовку». К этим идеям тянется и Гребер, отчасти на ощупь, отчасти опираясь на опыт и мудрость своего учителя Польмана. Пробуждающееся чувство ответственности за судьбу других людей, за судьбу народа и родины, желание «знать, в какой мере на мне лежит вина за преступления последних десяти лет… и что я должен делать», приводят героя к полуинтуитивным, полусознательным актам антифашистского действия.
Преследующее Гребера сознание своей сопричастности всему, что происходит вокруг, его пытливые вопросы и мучительные раздумья как бы предваряют следующий роман Ремарка — «Черный обелиск» и вводят нас в его идейную атмосферу. Это наиболее интеллектуальный из всех романов писателя. Неумолкающая совесть и вопрошающий разум его героя Людвига Бодмера, его споры с врачом и священником о смысле жизни, о неблагополучии и неустроенности мира, о человеческих страданиях, честное стремление постичь причины социальной несправедливости, разгадать загадки сумасшедшего дома, каким ему представляется германская повседневность 20-х годов, — все это в известной степени придает «Черному обелиску» черты традиционного для немецкой литературы «романа воспитания», в котором герой, проходя суровую школу познания жизни, познает и себя, духовно формируется, определяется, крепнет…
Правда, общая атмосфера «Черного обелиска» довольно безрадостна. Переплетающиеся в нем сюжетные мотивы: погребальная коммерция, дискуссии в психиатрической больнице, патологически-идиотский быт провинциального мещанства, хаос инфляции, просветительная экскурсия поэтов в публичный дом и т. д. — все это придает роману мрачный колорит, пожалуй, более мрачный, чем в предыдущих романах. Но не следует забывать, что между силой и остротой социально-критического начала в творчестве некоторых писателей-реалистов современного Запада и «степенью мажорности» их произведений нередко существует обратная зависимость. В «Черном обелиске» социально-критическая мысль Ремарка углубилась, расширился его исторический кругозор. Автор видит не только зарождение реваншизма и фашизма после первой мировой войны, но также фатальную реставрацию опасных тенденций и после второй мировой войны. При этом обе стороны романа связаны между собой. Не будь в нем столь глубокого критического аспекта, умноженного на двукратность исторического опыта и направленного в два адреса — исторический (20-е годы) и современный (50-е годы), — колорит романа был бы, несомненно, более светлым, разочарование не носило бы такого универсального, обобщенного характера.
«Черный обелиск» заключал в себе большие обещания, оставалось ждать их выполнения. Но следующий роман Ремарка «Небо не знает фаворитов» (1961, в русском переводе— «Жизнь взаймы») вызвал разочарование. Никогда прежде писатель не был так откровенно беллетристичен и не шел столь явно навстречу невзыскательному вкусу мещанского читателя. То, что составляло лишь один эпизод в «Триумфальной арке» (Равик и Жоан в Антибах), в романе «Небо не знает фаворитов» заполняет все: лазурные воды и сияющее небо Средиземного моря, Париж и Рим, Женевское озеро и Сицилия, фешенебельные отели и рестораны, автогонки и ночные балы, виконты, графы, гондольеры, жиголо… Где же наш старый знакомый, ремарковский герой — добрый, несчастный и мужественный человек, умеющий любить, ненавидеть и бороться? В романе его нет.
Он снова появляется в следующей книге Ремарка, «Ночь в Лиссабоне» (1963), напряженно-драматическом рассказе о судьбе антифашистского эмигранта и его с переменчивым счастьем разыгрывающемся смертельном поединке с черными силами фашистского террора. А за ним последовали «Тени в раю»…
Творчество Ремарка всегда было в значительной мере автобиографично. Оно питалось не столько историческим опытом человечества, знаниями и наблюдениями общества над самим собой, сколько наиболее резко отложившимися в психике и памяти писателя впечатлениями им лично пережитого. Так, воспоминания об окопах мировой войны не только сказались в тематике его первых романов, но и определили особое, «ремарковское» понимание человеческой солидарности не как социальной, а как индивидуальной, зримой и осязаемой связи и взаимного долга людей, как солидарности на расстоянии вытянутой руки — понимание, которое раз и навсегда запечатлелось в нравственной атмосфере всех романов писателя.
Другим историческим потрясением, глубоко повлиявшим на творчество Ремарка, был фашизм, особенно в тех его разрушительных проявлениях, которые сказались на личной судьбе писателя. Гитлеровский переворот застал его за границей, и взаимная ненависть, которую еще раньше питали друг к другу нацисты и автор «На Западном фронте без перемен», определила место Ремарка — в эмиграции. На долгие годы он стал изгнанником, изведал, хотя далеко не в такой степени, как большинство его товарищей по несчастью, тяготы и опасности эмигрантской жизни и рассказал о них в романах «Возлюби ближнего своего», «Триумфальная арка», «Ночь в Лиссабоне», «Тени в раю».
Эти романы запечатлели последовательные этапы печальной истории немецкой эмиграции в странах Западной Европы, истории облав, арестов, высылок, депортаций… Бесправные, голодные, безработные изгнанники ведут призрачное существование. Австрия, Чехословакия, Швейцария стремятся от них избавиться, вышвырнуть их за свои пограничные столбы. К началу войны многие из них оказываются во Франции, в Париже, где их интернируют и заключают в лагеря как «враждебных иностранцев». После капитуляции Франции им грозит самое страшное — выдача на расправу немецко-фашистским властям. Начинается «бег с препятствиями» через Южную Францию, Испанию и Португалию, чтобы с последними пароходами уехать за океан. Этот момент запечатлен в романе «Ночь в Лиссабоне». Лишь немногим посчастливилось благополучно пройти «скорбный путь» до конца. Об этих немногих, причаливших к американскому берегу, Ремарк рассказал в романе «Тени в раю».
«Ночь в Лиссабоне» — роман о любви. О любви преданной и самоотверженной, которая на каждом шагу оплачивается смертельным риском и которая в сознании любящего является единственным оправданием и смыслом его жизни. В сущности, это любовь «частных лиц», которая при иных обстоятельствах мало бы соприкасалась со сферой политики и социальных отношений. Но в данной исторической ситуации любовь — самое интимное и приватное из чувств человеческих — вовлекает Шварца в непримиримую борьбу с фашистским варварством.
Заметим, что эмиграция, которая находилась в поле зрения писателя и отразилась в зеркале его романов, — это отнюдь не вся эмиграция. Ремарк был антифашистом по убеждению, но стоял далеко от организованных коллективных действий, не поддерживал тесных контактов с активными кругами эмиграции и, видимо, не знал политически организованных и убежденных антинацистских борцов. Правда, почти в каждом романе Ремарка есть «активные эмигранты», персонажи, ведущие свою индивидуальную войну с фашизмом в лице его наиболее кровавых и лично им ненавистных сатрапов. Но хотя они эту свою войну осознают как форму собственного участия в освободительной борьбе человечества, читателя не покидает сознание того, что эти романтизированные борцы-одиночки — несколько надуманные и, уж во всяком случае, сугубо периферийные фигуры в движении антифашистского Сопротивления.
Основная же масса эмигрантов, действующих в романах Ремарка, особенно в последнем, — это гонимые и преследуемые, чаще всего по расистским мотивам или вследствие либерально-гуманистической «несовместимости» с теорией и практикой гитлеризма. Это одинокие и слабые, мечтающие лишь об одном — спастись от преследующих их по пятам тревог и опасностей, найти спокойное убежище, где можно было бы жить, ничего более, только жить и знать, что твоей жизни ничто не угрожает ни сегодня, ни завтра.
И вот в романе «Тени в раю» мы знакомимся с теми из них, кто как будто достиг этой скромной цели. В Нью-Йорке они недосягаемы для гестапо, их пребывание в стране (коль скоро они в нее допущены) в какой-то мере узаконено, им незачем скрываться, их жизни, их физическому существованию ничто не угрожает. Но покой так и не наступил. Для многих из них, именно так обстоит дело с Робертом Россом, никогда не изгладятся в сознании травмы прошлого, память о нацистском терроре, их будут преследовать ночные кошмары, они уже не смогут вернуться к нормальной жизни. Другие, особенно литераторы, актеры — Моллер, Франк, Хольцер, слишком глубоко и органично (может быть, неведомо для них самих) связаны с немецкой родиной, ее культурой и языком и не в силах освоиться на чужбине, пустить корни в новую почву. Есть, наконец, и такие, как Кан: в Европе их поддерживала и возбуждала обстановка опасности, рискованная игра, где ставкой была жизнь, и главное — ненависть к фашизму. Здесь же душевные силы оставляют их именно потому, что они не находят себе приложения. Благополучие без цели и веры, мещанский, чуждый их природе образ жизни при всевозрастающем отчаянии и утрате иллюзий в отношении политического будущего Германии — все это не может их удовлетворить. В сытом, незатемненном Нью-Йорке, в этой «тихой гавани изгнанников», все чаще захлестываются петли у горла, раздаются выстрелы в номерах заштатных гостиниц, и редеющая община эмигрантов все чаще собирается для отправления печального полунемецкого, полуамериканского погребального обряда.
Общая атмосфера «Теней в раю» довольно сумрачна, и печальна судьба почти всех, во всяком случае наиболее привлекательных, героев романа. Пускает себе пулю в голову самоотверженный и благородный Кан, в прошлом «кондотьер и донкихот» Сопротивления. Так и не дожив до возвращения в родной дом на Оливаерплац в Берлине, умирает от рака Бетти Штейн, добрая покровительница эмигрантов, всегда спешившая прийти на помощь каждому, кто в этом нуждался. Скромный доктор Грефенгейм, готовый, казалось бы, вынести любые лишения и уже переживший немало ударов судьбы, кончает жизнь самоубийством, когда его настигает весть о гибели жены. Безрадостна и участь Роберта, хотя он выжил и вернулся на родину. «Самое тяжкое разочарование наступило, когда мы вернулись: мы вернулись в чужой, безразличный мир, нас встретила тайная ненависть и трусость».
ebooksa