Золотой лев,

Тот, кто первым влез в окно, едва успел ступить ногой на палубу каюты, как острие "Каскары" пронзило ему горло. Юдифь убрала клинок в сторону. Затем, когда он спустился вниз, она проворно, как танцовщица, обогнула второго человека, когда он, спотыкаясь, прошел мимо своего раненого товарища. Затем она нанесла ему яростный рубящий удар по пояснице, рассекший одну из почек, и опустила руку, а он корчился, кричал и истекал кровью у ее ног.

Теперь в каюту набилось еще больше людей, и Юдифь поняла, что ей грозит опасность загнать себя в угол, потому что люди, которых она сбила, образовали барьер, частично преграждая путь между ней и дверью каюты. Она двигалась быстро, пробиваясь к двери, ее меч мелькал из стороны в сторону, когда она парировала, колола и рубила, пытаясь защититься от растущего числа мужчин, которые теперь противостояли ей. Она отразила один удар выше своего левого плеча, затем взмахнула изогнутым мечом вниз и по телу, нанеся удар сзади, глубоко врезавшись в руку другого человека, почти разрубив ее надвое. Но среди этого хаоса разум Юдифь оставался спокойным. Тяжелый боевой опыт научил ее, что ключом к выживанию является сохранение способности концентрироваться и рассчитывать, в то время как другие вокруг позволяли ярости, страху или панике затуманить их разум. Изучи противника. Посмотри ему в глаза. Читай его мысли.

Даже когда она боролась за свою жизнь, Юдифь делала все это, и то, что она видела в своих врагах, было отчаянием. У этих людей были дикие глаза, изможденные и голодные. Если она обменивалась более чем тремя или четырьмя ударами клинка с любым из них, она чувствовала, как его сила рассеивается, а сила в его руке с мечом ослабевает.

Она была дитя Африки. Она знала все о голоде и знала голодающего человека, когда видела его. Кем бы ни были эти налетчики, они атаковали с диким бешенством людей, которым нечего терять. Она слышала звуки выстрелов, крики и вопли сражающихся людей, доносившиеся с верхних палуб, и знала, что Хэл и его команда тоже сражаются за свою жизнь. Они были застигнуты врасплох. Судьба «Золотой ветви» висела на острие ножа. Но если бы они с ней продержались достаточно долго, чтобы силы врага ослабли, они все равно смогли бы одержать победу.

И они должны были победить. Юдифь должна была выжить - не ради себя, а ради ребенка, которого она носила в себе. Она чувствовала, как в ней поднимается новый, незнакомый дух, страстный вызов львицы, защищающей своего детеныша, и знала, что не уступит – не сможет – мужчинам, стоящим перед ней. Еще двое из них лежали при смерти, когда она подошла к двери каюты. Она прыгнула через нее, выиграла пару драгоценных секунд, захлопнув ее за собой, бросилась к ступеням, которые должны были поднимать ее на палубу, и взобралась по ним, в любую секунду ожидая, когда мужская рука схватит ее за лодыжку. Но никто не пришел. Она выбежала на квартердек, стоявший в тени бизань-мачты, и огляделась, чтобы сориентироваться и посмотреть, как идет сражение.

Юдифь едва ли остановилась на секунду, но эта секунда была слишком долгой. Она вдруг почувствовала, как сзади ее схватили чьи-то руки, одна из которых обхватила ее за талию, а другая - за шею. Ее подняли на ноги, и хотя она отчаянно размахивала руками в отчаянной попытке отомстить человеку, который держал ее в своих руках, она ничего не могла сделать, и ее усилия, казалось, только забавляли ее похитителя, который смеялся, крича - "Капитан! Kijk eens wat ik gevonden!’

Юдифь не говорила по-голландски, но она достаточно хорошо знала этот язык, и было нетрудно догадаться, что он зовет своего капитана. Она достаточно хорошо знала своего мужчину, чтобы понимать, что Хэл никогда сознательно не рискнет ее жизнью, даже ради «Золотой ветви». Так что тот, кто держал ее, держал и корабль.

Руки Юдифь неподвижно повисли вдоль тела, она уронила меч на палубу и опустила голову. Битва была проиграна, и только благодаря ей.

Боевая лихорадка охватила Хэла. Он увидел, как за спиной Юдифь маячит высокое худое пугало, понял, что она не знает об этой новой угрозе, и проревел предупреждение, но оно затерялось в шуме битвы. Между Хэлом и Юдифью стояли амадода и голландцы, и он врывался в толпу, пытаясь прорваться, парируя нацеленные на него удары сабель, нанося ответные удары, где только мог, и напрасно крича на Юдифь. Но когда он прорвался сквозь хаос кипящей стали, плоти и пистолетного пламени, то понял, что опоздал. Теперь мужчина держал руку на груди Юдифь, приставив нож к ее горлу, а покрытая оспинами щека прижималась к черной макушке, словно он вдыхал ее аромат.

Перед ними стоял человек, которого Хэл пометил как капитана голландца, потому что на нем был шелковый жилет и изящные бриджи, а не холщовые нижние юбки большинства матросов. Он подтвердил свою команду, шагнув вперед, сорвал с головы широкую фетровую шляпу и помахал ею сквозь висящий над палубой пистолетный дым. Солнце уже вырвалось из-за восточного горизонта и выжгло ранний утренний туман, и Хэлу пришло в голову, что если бы голландцы появились чуть позже, он убил бы их еще до того, как они ступили на борт корабля. Похоже, фортуна была благосклонна к врагу.

- Англичане!- Крикнул голландский капитан, все еще размахивая шляпой над головой, чтобы привлечь внимание матросов. - Прекратите это безумие! Нет никакой необходимости проливать еще больше крови.- У него был сильный акцент, но он хорошо говорил по-английски. - ‘А где же ваш капитан?’

Хэл шагнул вперед, все еще держа перед собой окровавленную саблю, но не пытаясь использовать ее против своего противника. Постепенно распространилось понимание того, что битва, похоже, закончилась, хотя причина ее окончания еще не была ясна многим из сражающихся. Люди отрывались от схватки, задыхаясь, некоторые кричали от боли. Один из них держал свою отрубленную левую руку в правой руке и смотрел на нее, словно не понимая, как она туда попала.

‘Я капитан сэр Генри Кортни с "Золотой ветви", - объявил Хэл, указывая мечом на голландского капитана, - а вы, сэр, просто трус, если ищете выгоды, угрожая женщине.’

Голландец нахмурился, потом оглянулся назад. – «Эта женщина сражалась как мужчина. Возможно, нам следует относиться к ней как к одной ... Ах! « - Капитан пожал плечами, и его лицо приняло обезоруживающе дружелюбное выражение. - ‘Какое это имеет значение, а? Давайте все просто прекратим эту бессмысленную борьбу и поговорим немного здраво.’

Хэла охватила нерешительность. Он видел свою последнюю любовь, Сакину, убитую отравленным клинком, когда она тоже была беременна. Она и их ребенок умерли у него на руках, и он не хотел видеть, как Юдифь постигнет та же участь, и не допустит, чтобы еще один его ребенок был убит прежде, чем он успеет сделать хоть один вдох.

Но как он мог отдать свой корабль и все, за что так упорно боролся вместе со своей командой? И что же это за капитан такой? Он инстинктивно взглянул на квартердек, почти ожидая увидеть там своего отца сэра Фрэнсиса, гордого, непоколебимого и бесстрашного, его суровые глаза сверлили его, оценивая Хэла по его собственным высоким меркам, как он всегда это делал.

Но не было никакого призрака, который мог бы сказать Хэлу, что делать. "Золотая ветвь" была его кораблем. Он был ее капитаном.

‘Я капитан Тромп с "Делфта", и теперь мне кажется ... - сказал голландец, и уголки его губ дрогнули в улыбке, - что это тоже прекрасный корабль "Золотая ветвь". Люди Тромпа приветствовали это, вызывая проклятия со стороны команды "Ветви", которая требовала, чтобы их капитана снова отпустили на бойню. Потому что еще больше людей пришло снизу и теперь стояло, моргая в утреннем свете, с чистыми клинками и заряженными пистолетами в руках. Одно слово Хэла - и палуба "Ветви"снова превратится в бойню. Но одним из трупов вполне могла быть Юдифь, его любовь и ее ребенок.

‘Мы превосходим вас числом пять к одному, капитан Тромп’ - крикнул Хэл, пытаясь скрыть отчаяние, которое он испытывал по отношению к Юдифь, надеясь, что она тоже этого не заметит, потому что для капитана было важно выглядеть решительным и собранным.

‘И все же вы не сражаетесь, - сказал Тромп. - ‘И это говорит мне, что ты сделаешь все, чтобы спасти эту женщину от беды. И хотя я уверен, что вы джентльмен, капитан, я полагаю, что причина, по которой вы оставляете свой меч, не является простым рыцарством. У нее ведь есть твое сердце, не так ли?’