В этот раз добычи Волк не почуял, ямки пахли врагом всех волков. Они пахли медведем.
– Да, это берлога, – сказал Торак, заглядывая в пахнущее мускусом, хорошо утоптанное логово под корнями того, что, судя по пню, когда-то было елью.
– Ага, и медведь может вернуться в любое время, – прошипела Ренн. – Надо убираться отсюда!
Торак не ответил.
Опустившиеся сумерки окрасили снег в синий цвет.
Ренн попыталась отвлечь Торака рассказом о кобыле.
– Не повезло, она была из священного черного табуна, поэтому я не могла в нее выстрелить. Но раз она появилась, значит где-то поблизости есть живой Лес!
Торак ее не слушал. Его лицо, как это называла Ренн, превратилось в маску следопыта: брови сдвинуты к переносице, глаза затуманены и в то же время улавливают каждую оставленную на снегу мелочь.
А потом Торак, к ужасу Ренн, встал и пошел по следу медведя вниз по склону холма.
– Ты что делаешь?! – закричала Ренн.
– Он обдирал когтями пень, – бормотал Торак себе под нос. – Голодный и злой…
– Прям как я, – сказала Ренн. – Идем отсюда, пока он на нас не вышел!
Торак нахмурился, мысленно представляя все, что делал медведь.
– Перевернул валун – искал червей. Помёту два дня, почти весь из жеваной коры – ел, чтобы желудок и кишки хоть что-то переваривали…
Торак, нагнувшись, шел по следу, и Ренн ничего не оставалось, кроме как пойти за ним.
Медведь – самый сильный охотник в Лесу и, если захочет, может двигаться так, что его никто не услышит. Этот мог наблюдать за ними с расстояния двух шагов, а они бы и не заметили.
Торак пошел быстрее.
– Вот тут он почуял добычу… Здесь следы глубже – запрыгнул на поваленный ствол и начал преследовать…
– Торак, возвращайся! – закричала Ренн.
– Ты же сказала, что проголодалась! Если он убил добычу, давай посмотрим, может, от нее что-то осталось.