Волк лежал на животе и грыз голяшку. Ренн смотрела на тлеющие угли, ее глаза бегали туда-сюда, так всегда бывало, когда она о чем-то глубоко задумывалась.
Наконец она, медленно подбирая слова, сказала:
– Черная сеть. Она появилась, потому что твоя душа блуждала в Лесу.
Торак тяжело сглотнул ком в горле:
– Думаю, да.
– Ты подобрался слишком близко к деревьям… И теперь, когда Первое Дерево ушло, а Лес смертельно ранен, ты чувствуешь его боль.
Тораку в голову не приходило, что его состояние может быть связано с Первым Деревом, но Ренн – колдунья и видела дальше обычных людей.
Она хмуро потыкала ножом ляжку на углях.
– Интересно, при чем здесь медведь?
– Ни при чем, – сказал Торак.
Ренн покачала головой:
– До сегодняшнего дня ты всегда избегал медведей.
– Я один? – фыркнул Торак.
– Ты знаешь, о чем я. Твой отец.
Торак притворился, будто не понимает, но на самом деле Ренн была права. Не было ни разу, чтобы он, увидев в Лесу медведя, не вспомнил об отце. И всегда перед глазами возникала одна и та же картина случившегося в ту последнюю ночь: отец лежит на земле со вспоротым животом, его кишки блестят при свете костра, а в налитых кровью глазах – агония.
Волк поднялся и, подойдя к Тораку, прислонился плечом к плечу.
Ренн взяла лицо Торака в ладони и поцеловала в губы.
– Волк прав, – сказала она. – Мы найдем способ облегчить твою боль. Вместе обязательно найдем.
Они покинули убежище вскоре после полуночи и начали подниматься по склону оврага, который, как казалось, вел на вершину Щита. Оттуда они надеялись увидеть, как солнце впервые после двух месяцев Темноты появляется над Горами.
Ночь была морозная, в небе сверкали звезды. Торак шел за Ренн и Волком и впервые после удара Звезды-Молнии на душе было не так тяжело.