Но потом в голове мелькнула та мысль, о необъяснимом, не о воздухе, земле или узких щелях.
И тут она увидела выползающего из сумки Ужа, направляющегося к ним вдоль стены.
– Ты? – сказала она.
– Я, – ответил он.
Лили повернулась к Ворону.
– Вы все мне помогали. Все. Ворон, ты провёл меня через дымоход. Мышонок, ты помогал с собачьей дверцей. А Кротиха нашла угольный лоток. – Кротиха кивнула, вдруг преисполнившись торжественности, медленная и величавая. – Мышонок! Ты перегрыз бечёвку, летал вместе с Вороном, в общем, все старались как могли. Но не Уж.
– Не я, – подтвердил Уж.
Лили оглядела белые стены.
– Это твоя работа? Ты что-то сделал с комнатой?
Уж только смотрел на неё, но не отвечал.
Теперь она разглядывала его узкие, острые зубы. Она думала об иголках, когда врачи выкачивали из неё кровь, впрыскивали в неё разные вещества. Вспоминала, с какой неохотой она подчинялась, пыталась убежать, сопротивлялась. Как пряталась в кафе «Нерон». Вспоминала психолога Дэна с его бесконечной болтовнёй о «принятии», о том, что она должна смириться с хронической болезнью, которая вряд ли отступит без чуда донорской помощи, без уколов и капельниц. Так что лучше подружиться со своим новым «я». С той, у которой бежит по жилам другая кровь, очищенная машинами. С той, в которую втыкают иголки и вливают через них металлы, витамины и лекарства.
Принять.
Принять.
Ей надо примириться с болезнью.
Принять всё, что с ней происходит, не смотреть на лекарства, которые в неё вливают, как на яд. Она вспоминала, как чувствовала себя после инъекции железа – только вчера, а казалось, будто сто лет назад. Новым человеком в старой оболочке.
Всё это надо принять. Она теперь больной человек, которому нужна помощь окружающих. Нужны лекарства, которые вводят через иголки и трубки. Отвергать их нельзя.
Она закатала рукав и подставила руку Ужу.
– Кусай.
Он посмотрел на неё и улыбнулся, обнажив острые, как иглы, зубы.
И укусил.