Наследие Эдварда Гейна

– Вы боитесь.

– Что, простите?

– Вы боитесь, это точно, но я не могу понять: Леона или за Леона?

В этой догадке она тоже была права. Это не прибавило Дмитрию симпатии к ней, но показало: с ней можно говорить откровенно. Она поймет то, что другие не поняли бы.

– И то и другое. Я боюсь, что, приблизившись к этим чудовищам, Леон все-таки станет одним из них.

Она не засмеялась, и уже это было неплохим началом.

– «Все-таки»? – только и спросила Анна. – То есть однажды это уже было возможным?

– Это всегда было возможным, это у нас в крови. Наш отец – убийца, который не стал серийным лишь волею случая.

В его памяти для отца был отведен даже не уголок – клетка. Туда Дмитрий спрятал все воспоминания о нем, все счастливые дни, проведенные вместе, все образы высокого, сильного человека, который был для него героем.

В детстве у него не было ни одной причины не любить своего отца. Напротив, он восхищался им: отец был добрым гигантом, человеком сильным и рассудительным, человеком уважаемым. У него всегда было много друзей, к нему тянулись. Он был успешен и зарабатывал много денег. Он был красив и привлекал женщин, но всегда оставался верен своей жене. Он был идеалом!

Но, пожалуй, им сразу следовало догадаться, что идеальных людей не бывает, и чем ярче блеск, тем темнее грязь, скрывающаяся под ним. Дмитрию было шестнадцать лет, а его брату – одиннадцать, когда их отец наконец сорвался.

– Он просто исчез. В один день был, потом уехал, сказал, что вернется, и его не стало. Мать стала дерганой и странной, все вокруг мельтешили. Нас с братом отослали к дальней родне на год. На год! Мы ходили в другую школу, мы там жили, это уже не спишешь на небольшие трудности. А главное, никто не объяснял нам, что происходит. Весь этот год я не видел собственную мать, только говорил с ней по телефону, и каждый раз было слышно, что она плачет. Она не отвечала на мои вопросы и просила позаботиться о Леоне. Потом мы вернулись к ней, но поселились в другом районе. Отца больше не было, его запрещено было даже упоминать – это могло вызвать у нашей матери истерику. Старшим в доме стал я, а она… она начала пить и с тех пор уже не прекращала.

Обычно Дмитрий старался не касаться этих воспоминаний, не опускаться слишком глубоко, однако полностью умолчать о них не мог. Если он хотел, чтобы Анна поняла всю серьезность случившегося и свою опасность для Леона, он должен был сказать ей правду.

– Так мы и жили. Мать старалась не напиваться при нас, сохранять хоть какую-то видимость приличия, но получалось все реже. Именно в пьяном угаре она и рассказала нам, что случилось с отцом.

– И что же? – спросила Анна. Она умела слушать: ей не нужно было кивать или сочувствующе угукать, хватало одного взгляда, чтобы понять, как ей важны его слова. Она, изначально взбесившая его, теперь была ему почти симпатична.

– Он убил. Отправился на охоту – он всегда был увлеченным охотником. Но на этот раз он стрелял не по зверям. Он напал на туристов, семейную пару, разбившую в лесу палатку. Он загонял их, как зверей, мог застрелить сразу, а вместо этого устроил себе развлечение на несколько дней. Он не пощадил ни мужчину, ни женщину. Я до сих пор не знаю, что именно он сделал с ними – и не хочу знать. Но судили его за убийство с особой жестокостью и приговорили к пожизненному. Оттуда он писал матери письма – и она показала их нам. Отец признавался, что он всегда таким был – сколько себя помнил. Ему всегда хотелось убивать, видеть кровь – живую, пульсирующую. Он понимал, что это плохо, и пытался остановиться. Он занялся охотой, чтобы получить право убивать, и на время это помогло – но лишь на время. Ему было недостаточно, он хотел большего. Уезжая на охоту в тот день, он не планировал убить. Но когда он нашел тех людей в лесной чаще, разница между ними и животными просто стерлась. Только когда все было кончено, он до конца понял, что сделал. Он не пытался удрать, он хотел, чтобы полиция его поймала. В письмах матери он признавался, что это был единственный способ остановить его и избежать новых жертв.

С тех пор прошло много лет, но Дмитрий так и не смирился с непередаваемым контрастом между отцом, которого он знал и любил, и тем монстром, которым его отец оказался на самом деле. Они жили рядом с ними – и никто не догадывался, что творится у него в голове! Или в душе? Да, скорее в душе.

Их отец казался нормальным, он был любимым, да он без труда получил лицензию на охотничье ружье! Дмитрий был в ужасе от такой животной способности к маскировке. Отец был хамелеоном, сама природа подарила ему дар становиться кем-то другим, это даже не требовало от него особых усилий.

Когда Дмитрий узнал правду, в его душе навсегда поселился навязчивый страх. Он боялся, что он сам или Леон рано или поздно станут такими, как отец. Да, пока их не тянуло к убийствам и жестокости. Но вдруг это однажды изменится? Кровь – не водица, гены определяют многое.

– Я всегда верил, что ребенок чудовища – это хотя бы наполовину чудовище, – признал Дмитрий. – Мне нужно было, чтобы и во мне, и в Леоне победила человеческая половина, а не то, что в нас от отца.