– Тебе бы не хотелось продолжить? Будешь вторым Уильямом Бернсом!
Кто-то другой спросил бы, о ком речь, или перепутал бы этого Бернса с другим. Но Анна лишь рассмеялась:
– Американский Шерлок Холмс по версии самого Конан Дойла, конечно!
– Но настоящий, а не выдуманный.
Бернс был талантливым детективом, жившим на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков. Он был умен, он умел удивлять – и он не был полицейским. Вспоминая его, Сергей Аркадьевич хотел намекнуть, что частное расследование доступно многим.
Но Анна поняла его иначе:
– Мне не нужна слава, и я ничего не хочу называть в честь себя.
– Я не о том. Ты могла бы помогать людям.
– Людям можно помогать по-разному. Я, например, составляю учебники, чтобы те, кому положено вести расследования, делали это хорошо.
– Немногие из них превзойдут тебя.
– Не нужно превосходить меня, это не соревнование. Нужно ловить преступников, вот и все. Я изучаю их – но только моих сил не хватит для полноценной охоты.
– А если ты снова будешь с Леоном?
На этот раз она не торопилась с ответом, она задумалась, разглядывая кроны деревьев, шумевшие у них над головами.
– Я не знаю, – наконец сказала Анна. – Но не уверена, что он захочет вернуться ко мне.
– Как знать…
– Это в любом случае зависит не от меня. Подождем.
Они прогуливались по ковру из опавшей листвы, солнце дарило последнее тепло, создавая один из тех дней, когда просто хочется жить, и им действительно некуда было спешить.
Врачи поражались тому, как быстро он поправляется, а Леону их восторги казались бессмысленной лестью. Время просто застыло вокруг него, он не привык быть таким слабым, нуждаться в других, сутками не вставать с постели. Он не знал, какой сегодня день – и даже какой месяц.
Но хуже всего то, что вынужденный постельный режим оставлял слишком много времени на размышления, от которых ему хотелось бы укрыться.
Это были мысли об отце. Он не просил Анну о помощи, однако она все равно помогла ему. Понимание того, что в решающий момент именно уроки отца спасли ему жизнь, больше не терзало Леона. Не все в его отце было плохим, и он, принимая лучшую часть своего наследия, не превращался в чудовище.