Я морщусь от своего вида. У мамы был бы сердечный приступ.
Прежде чем уйти, я мою руки с мылом горячей водой, как будто хочу стереть из памяти воспоминание о сегодняшнем.
Не помогает.
Я отпираю дверь, перекидываю сумку через плечо и целеустремленно иду к парковке.
Наполовину ожидаю криков или тюремного бунта позади. В одной комнате слышен лязг металла и приглушенный гул голосов, но в остальном тишина.
Я оглядываюсь через плечо, всего в нескольких метрах от камер, где держат заключенных.
Мой пульс учащается.
После того, как я ушла, как долго он сидел в комнате?
Что он воображал себе?
Я прочитала файл. Я знаю, что он сделал с женщиной.
Иногда смотришь на преступника и не можешь представить, что он совершил преступление, за которое его осудили. Симпатичные, по-мальчишески выглядящие парни, виновные в школьных перестрелках? Никогда.
Но один взгляд в
***
На следующий день я просыпаюсь ни свет ни заря. Тусовщица пришла домой со своего дня рождения к десяти, смыла макияж и закончила процедуру ухода за кожей к десяти пятнадцати, а к половине одиннадцатого надела маску на глаза.
К тому времени, как я ушла, мама в шоке покачивалась на своих четырехдюймовых шпильках, а отец раскуривал сигары. Окружной прокурор Пустоши[3], курящий на досуге. Но вечеринкой «Найтингейлов» это можно назвать только тогда, когда мама выкатывает тарелки со сладостями, а друзья отца начинают хвастаться своими достижениями.
Это не моё.
Я потягиваюсь и снимаю маску для глаз, жмурясь от света на телефоне.
5:45.