Лисы и Волки

Которую я не умею блокировать. Даже если бы хотел, ничего не поделал бы – у меня нет магических способностей, перед колдовством я беззащитен.

Ни продохнуть спокойно, ни спастись бегством, ни взгляд перевести. Ничего. Если неведомый маг решит уничтожить меня, ему ничто не помешает. Я просто разлечусь горсткой золотой пыли, даже не успев пожалеть об этом.

От дерева отделилась тень – женский силуэт в черном балахоне, пятно на фоне белоснежного снега. Капюшон закрывал ее лицо до кончика носа, так что виднелись только искривленные красные губы. Пальцы, обтянутые черными перчатками, неестественно скручивались.

Я сделал попытку открыть рот.

Тень подняла руку, протянув ее ко мне, и алые губы растянулись в оскале. В следующий миг она прошептала, с видимым наслаждением сжав кулак:

– Гори.

Хель-IV

За все время, проведенное в одиночестве в комнате, меня так все достало, что потребность в вымещении плохого настроения перешла в ранг жизненной необходимости. Порой смертную тоску разбавляли визиты Пака и Арлекин, неизменно пытающихся побудить расследовать дело о таинственном маньяке-поджигателе. Иногда приходил Изенгрин, к счастью, уже без Солейля, да и брат забегал со странными просьбами. Однако все было не то, не так.

Поэтому к концу своеобразного заключения, вместо того чтобы грустить о скором выходе в ненавистную школу, как я бы делала в столице, я грызла ногти и едва сдерживала порыв вернуться в класс, неважно даже, лисий или волчий. Форма висела на самом виду, расправленная по вешалке, почти идеальная – для красоты я даже привязала на пиджак ленту, к центру которой прикрепила волчий зуб, подаренный Изенгрином.

В понедельник я проснулась раньше будильника и лежала в кровати, по пояс укрывшись одеялом, чувствуя себя птицей, которую вот-вот выпустят на волю. По лицу невольно расползалась глупая улыбка. Комната не хотела расцеплять свои объятия, создавая вокруг кокон уютного сизого полумрака, словно умоляла не уходить; шторы шелестели под порывами ветра из приоткрытой форточки – вечером было слишком жарко. Кажется, в городе усилили отопление. Ничего удивительного – судя по новостям, температура бьет все рекорды. Весна, видимо, в этом году задержится. А оно и неплохо – хоть какая-то отсрочка весенней аллергии и обострений.

Хотя на того маньяка со спичками, за которым гоняются Пак и Арлекин, милые распускающиеся бутоны и березовые почки вряд ли как-либо повлияют.

Будильник разлился трелью соловья, установленной специально по такому случаю, и я с готовностью спихнула с себя одеяло. Настроение испортить не могло ничто, даже намерение выудить из толпы Солейля и выбить у того признание, куда он дел мой рисунок c волком – тот загадочно пропал именно после потасовки с ним. Я даже догадывалась, когда именно и каким образом – наверняка схватил в тот момент, как мама позвала меня к себе. Неизвестно, зачем ему это понадобилось, но он это сделал – значит, следует разобраться.

И я разберусь.

После бессовестной кражи я возненавидела его еще больше. Мало того что ею он оскорбил меня, так и мать, увидев нас, подумала невесть что. Собственно, именно поэтому она и утащила меня на кухню, тем самым поспособствовав преступлению – ей позарез вдруг понадобилось прочитать мне лекцию о том, как вести себя с мальчиками.

Это было абсурдно и бессмысленно, и следовало открыть матери глаза, но тараторила она с такой скоростью и вдохновением, что я не успевала и рта раскрыть.

Она выглядела счастливой, и для ее светящегося взгляда я не могла подобрать подходящего сравнения. Она сжимала мои ладони, словно надеялась разглядеть что-то тайное и сокровенное на моих запястьях, и отрывочно, на мгновение, поднимала на меня глаза. А я стояла напротив, пропуская большую часть реплик мимо ушей и старательно вырисовывая на обоях напротив воображаемые узоры.

К счастью, ничто не длится вечно, и мне удалось вырваться. Она отлипла, как падальщик оставляет труп, которым утолил свой голод, отделила меня от себя с приторной улыбкой. Будто завтра я переступлю порог квартиры и растворюсь в тумане, словно меня никогда не существовало, а она станет бережно хранить призрачную память обо мне.

Я улыбнулась себе в зеркало, провела расческой по волосам, ледяной водой смыла сонливость с лица и, стараясь сохранять оптимизм, пошла обратно в комнату. Свет везде был выключен, из спальни доносился отцовский богатырский храп.

Часы показывали семь пятьдесят. Ну, опоздают – не мои проблемы.

Я с искренним наслаждением сняла форму с вешалки, ощущая приятную шершавую поверхность ткани. Облачаясь в нее, будто закуталась в одеяло. Комфортно.