— Только одну Чуйку стережете? — спросил я Оненко.
— Так ведь она, Цюйка, больсяя, церез всю тайгу безит, наверно.
Мне понравился Оненко, простодушный, по-стариковски степенный, его мягкая, с «цоканьем» речь, с множеством уменьшительных. Его карие глаза смотрели из-под кустистых бровей насмешливо-ласково, свидетельствуя о доброте души пожилого ульча.
Порфирий же был горяч, порывист. На его круглом, крепко загорелом лице с едва приметной скуластостью блестели большие черные глаза, жадные, казалось, до всего. Увидав у меня складную карту Дальнего Востока, он долго, внимательно рассматривал нанесенные на ней горы, реки, долины и очень обрадовался, когда нашел свой родной Амур.
— Ты, Порфирий, в школе учился?
— А как же! — воскликнул он. — Семь классов прошел.
— А книжки читать любишь?
— Почему нет. Мне Нина Петровна, техник наш, книжечки читать дает.
— Какие же ты книги любишь?
— Такие, где герои войны есть. Очень мне книжечка «Звезда» понравилась. Пять раз читал, и все интересно. Жаль, что все герои войны в этой книжечке погибли...
— На то и война, — сказал Колесник.
Я достал из походной сумки томик стихов Михаила Светлова.
— Возьми себе на память, Порфирий.
— Стихи? Это все равно как песни, да?
— Когда стихи на музыку переложат, их поют, как песню. Вот тут «Каховка» есть. Ее везде поют.
— «Каховка»? Ой, ее много раз Нина Петровна пела. Помнишь, дядя Петр, как она по вечерам пела? — И, посмотрев на меня, спросил: — Хочешь, я тебе свою песню спою?
— Собственную?
— Угу!
— Спой, мы послушаем.
Он закрыл глаза, обхватил руками колени и, слегка раскачиваясь, запел на ульчском языке. Потом, при помощи Порфирия, я перевел песню на русский.
ebooksa