Буренцов еще не был знаком с Ряпущкиной и ответил не сразу.
— Мне передавали, чтобы я срочно явилась, — сказала Инка. — Вот я и явилась!
Буренцову понравился бодрый вид этой маленькой, тоненькой девушки с веснушчатым лицом и большими серыми глазами, по-детски наивными, но с упрямым и решительным взглядом. Ему понравилось и то, что Инка пришла в новеньком шелковом платье и в туфельках на высоких каблуках. Он подумал: «Молодец, аккуратная девушка!» Правда, парторг про себя отметил, что зря она с таких лет — на вид Инке было шестнадцать-семнадцать — подкрашивает губы, однако промолчал.
— Фамилия? — спросил Буренцов, припоминая, действительно ли он вызывал ее. А когда Инка назвала себя, Николай Иванович утвердительно закивал и улыбнулся: — Точно, именно ты и нужна мне. Садись...
Инка присела на краешек стула и, сделав серьезное лицо, приготовилась слушать. Но Буренцов не торопился. Он выдвинул средний ящик стола и среди вороха бумаг стал искать папиросы, а когда нашел измятую пачку и выудил из нее одну-единственную поломанную папироску, еще с минуту вправлял ее в гильзу и подклеивал. Закурив и выпустив через широкие ноздри струйки дыма, он наконец произнес:
— Долго нам разговаривать, маленькая, не о чем. Скажу главное: ты для меня чистый клад!
Инка нахмурила брови, надула губы, и ее маленькое веснушчатое лицо вытянулось.
— Нельзя ли поконкретней? — потребовала она, скосив на Буренцова глаза и почуяв недоброе. — Почему это именно я для вас чистый клад и что это вы вдруг нашли у меня такого удивительного?
— Чего уж поконкретнее, когда больше года страдаем без машинистки!
Инка сразу поняла, к чему клонит парторг, и решительно заявила:
— Как раз это и не выйдет!
— Что не выйдет? — удивился Николай Иванович.
— Я приехала сюда по комсомольской путевке строить город, а не трещать на «Олимпии». Ясно? Подруги, с которыми я ехала, все попали в бригады, на стройку, а я, значит, снова сиди и печатай приказы и сводки? Значит, к черту все мои мечты? Новое дело, выставлять меня на посмешище перед девчатами. Вот, мол, Инка Ряпушкина — пристроилась в конторе, а еще клялась и языком болтала...
— Да потише ты, — взмолился Буренцов. — Я еще ничего такого не сказал, а ты уже буквально атакуешь меня. Ну и подвешен у тебя язычок, честное слово!
Но Инка продолжала:
— Сюда подберите какую-нибудь старуху, а я в свои девятнадцать лет на такое дело несогласная. Если я не вышла ростом и фигурой и у меня веснушки, так уж ни на что другое не гожусь? Так, что ли? Натрещалась я на машинке, хватит с меня!
Инка поднялась, резко откинула голову и уже повернулась было к дверям, но Буренцов остановил:
— Значит, договорились, Ряпушкина? — спросил он совершенно спокойно, словно девушка до этого не возражала. — Завтра в девять утра выйдешь на работу. А то у меня здесь уйма протоколов накопилась, штук, наверно, семь. Надо их перепечатать срочно и отправить в горком партии, а то выйдет мне нахлобучка.
Инка чуть не сказала: «Какое мне дело до вашей нахлобучки!», но, встретив почти умоляющий взгляд Буренцова, смягчилась:
— Могу в порядке комсомольской нагрузки прийти вечером и перепечатать протоколы.