Выбежав по тревоге на улицу, Нина Петровна первым делом подумала о мальках, недавно выпущенных из питомника в грунт озера. Шутка ли — весь годовой выводок: около двадцати миллионов рыбок! Если в озеро попала вулканическая сера и отравила воду — мальки погибли!
— Алексей Петрович! Алексей Петрович!
Но никто не откликался.
Нина Петровна подбежала к берегу, быстро отвязала с причального колышка бат, прыгнула в него и, схватив весла, изо всех сил принялась грести. Лодка двигалась медленно, и не озерная вода плескалась за бортами, а сухо, неприятно шуршал пепел, толстым слоем лежавший на поверхности озера.
«Всё, погибли мальки!» — решила она, заметив в чистых разводьях всплывших рыбок.
Только теперь ее увидел Алексей Петрович. Прихрамывая, держась за грудь, он бежал к ней, что-то на ходу кричал, но Нина Петровна ничего не могла разобрать.
Только в полдень грохот вулкана несколько утих. Очистилось небо. Выглянуло из-за облака солнце и тут же спряталось. Ветер с горных вершин сдул с поверхности озера пепел, и оно оказалось усеянным мертвыми мальками.
Улетели с Ушков и лебеди.
Напрасно Алексей Петрович ждал их возвращения. Лишь в конце марта, когда дедушка уже лежал больной и не мог встать с топчана, перед вечером на озере раздалась лебединая песнь. Нина Петровна побежала на берег. Это одинокий, старый лебедь, которому, видимо, трудно было поспеть за стаей, вернулся умирать в Ушки.
— Через три дня умер и Алексей Петрович, — заключила свой рассказ Нина Петровна. — Еще два года прожила я в Ушках, потом получила приказ о переводе в низовье Амура, на Тихое озеро. И вот, в конце октября, перед самым моим отъездом, когда уже выпал первый снег, в небе показалась стая белых лебедей. Они покружились над Ушками и по одному, по два стали садиться на озеро. Жаль — не дождался их наш дорогой Петрович!
На следующее утро катером мы возвращались на Чуйку. В помощь Федору Колеснику ехал моторист рыборазвода.
Нина Петровна стояла на широком валуне и махала на прощанье платком.
Каменная березка
Инка Ряпушкина чем-то напомнила мне каменную березку, с виду неказистую, с мелкими рябинками на упругом стволе, однако на редкость упрямую, гордую, не поддающуюся ни осенним ветрам, ни лютым зимним метелям.
Теперь здесь уже вырос город. Прямые улицы с многоэтажными домами уходят все дальше к Большому озеру, оттесняя тайгу. А в ту, не очень уж далекую, осень, когда Инка Ряпушкина приехала с подружками по путевке комсомола на строительство, холмистый берег Амура был сплошь перекопан бульдозерами, изрыт глубокими траншеями, в которых все лето стояла подернутая лягушечьей ряской вода.
Вековые, в два-три обхвата деревья, недавно росшие над рекой, теперь валялись в беспорядке на холмах с иссохшими корнями и ветками, и мало кто тогда думал, что многие великолепные дубы, тополя и лиственницы повалены без всякой надобности: где мешало одно дерево, убирали целых пять.
С этого, собственно, и начинается история Инки Ряпушкиной, нашей сверстницы и подружки...
Когда Инка приехала в Озерск и парторг стройки Буренцов случайно узнал, что девушка работала в Тамбове машинисткой, он срочно вызвал ее к себе.
Инка быстренько переоделась, подкрасила губы и в отличном настроении отправилась в контору. В длинном коридоре с добрым десятком дверей, обитых коричневой клеенкой, Инка нашла кабинет парторга.
— Это вы меня требовали? — спросила она тоненьким голосом.
ebooksa