Инка беспомощно махнула рукой:
— Спасибо, Майечка, только он меня не затребует!
В конце концов она смирилась, стала работать в канцелярии, но чувствовала себя там ужасно одинокой.
Самое неприятное — оставаться утром одной, когда девушки уйдут на работу. Она просыпалась вместе с подругами и уже больше не могла уснуть.
— Спи, куда ты в такую рань? На твоем месте я бы с удовольствием еще поспала, — говорила чуть ли не с завистью Надя Долотова, и Инке казалось, что Надя упрекает ее.
А Люда Храпченко, как всегда шутливо, говорила:
— Конечно, поспи, Инночка. Во сне люди растут. Немножко подрастешь, тогда уж обязательно возьмут тебя в нашу бригаду.
Но только девушки уходили, Инка быстро одевалась и, не позавтракав, тоже уходила из дому. Без всякой цели она бродила по берегу реки, чтобы убить время до начала работы. Потом это вошло в привычку. Девушки, узнав о странных прогулках Ряпушкиной, стали уговаривать ее, чтобы она «не дурила», а Люда дала честное слово, что больше никогда не будет подшучивать над ней.
— Я, девочки, ни капельки не дурю! — оправдывалась Инка. — Я ведь привыкла вставать рано...
Летом и осенью было особенно приятно совершать на рассвете прогулки по берегу свежей, пахнущей росными травами реки, смотреть, как неторопливо тает над ней сиреневая дымка и из-за ближних сопок встает заря. Хуже, конечно, было зимой, когда по утрам обычно мела поземка и стояли крепкие морозы с такими густыми, непроницаемыми туманами, что Инка чувствовала себя оторванной от всего живого мира. Однако она так привыкла к утренним походам на Амур, что не могла, казалось, изменить своей привычке.
Однажды, когда из-за сильной стужи Майя Гриневич запорола кладку капитальной стены и пришла в общежитие грустная, с заплаканными глазами, Инка подсела к ней, обняла за плечи, стала успокаивать:
— Ну не надо, Майечка... Завтра чуть свет встанем с тобой, пойдем и переложим стенку...
— Спасибо тебе, Инночка, я уж сама как-нибудь.
— Так и знала, что не захочегль. Опять не веришь, что я смогу... — обиделась Ряпушкина.
...Майя Гриневич проснулась, как и хотела, в третьем часу ночи; чтобы не будить Инку, она, не зажигая света, оделась, взяла из тумбочки горбушку хлеба и осторожно, стараясь не скрипеть дверью, вышла на улицу.
Было холодно и ветрено. В небе висел неяркий серп полумесяца. На противоположном берегу реки одиноко высилась похожая на сахарную голову сопка, которую здесь почему-то называли «Сахалин». Ветер завывал в щербатых торосах, сдувал со льда снег и кружил его в мглистом воздухе.
Майя шла вдоль берега по крутой и узкой горной тропинке, спрятав руки в карманы стеганки и опустив голову. Перебравшись по скользкой, обледенелой доске через глубокий овраг, она вскоре вышла на Береговую улицу. К ее радости, около подъемного крана дотлевал вчерашний костер. Разворошив его, она подбросила охапку стружек и, когда они разгорелись, положила в огонь несколько обломков сосновых досок.
Еще ни разу не приходилось Майе ночью оставаться одной на стройке, и когда она посмотрела на высокие, покрытые изморозью леса, то испугалась. Пожалев, что отказалась от помощи Инки, она медленно поднялась на четвертый этаж. Здесь ветер был резче, а мороз лютей.
В бадье, укрытой брезентом, осталось еще много раствора. Подбавив туда хлорки, Майя быстро перемешала раствор и снова укрыла бадью. Потом отыскала молоток и принялась разбирать вчерашнюю кладку. Верхние ряды разобрала довольно быстро, а нижние поддавались туго.
Разобрав через час кладку, Майя решила немного отдохнуть. Она сняла перчатки, провела ладонями по щекам: они были шершавые и сухие. Майя подумала, что обморозила щеки, и принялась сильно тереть их, пока кровь не прихлынула к лицу и не застучала в висках. Потом снова принялась за работу.
ebooksa