— Не знаем, никогда там не жили...
Снести юрту, где прошла вся его долгая жизнь? Значит, навсегда порвать с прошлым? Страшно!
— Наши люди твоих домов ставить не могут, — заявил Очи. — Юрты — могут...
— Пригласим из Адатымова русских плотников, они и построят нам дома. Лесу кругом много. Дело быстро пойдет. Ну как, согласны?
Старики не ответили: решили подождать, подумать. Куда торопиться! Всю жизнь жили в юртах, можно и еще немного пожить. В то же время нельзя было и возражать против новых домов, тем более что предложение это исходило от Матирного. Ведь нивхи давно убедились, что Елисей им, кроме добра, ничего не желает. Что бы он ни говорил, что бы ни делал, — все шло на радость людям.
И вот назавтра, чуть свет, к Матирному явился Илькук.
— Что так рано, дедушка? — спросил Елисей.
— Пускай, однако, с моей юрты начнут, не жалко! — И, пососав трубку, добавил: — Ты всегда хорошо говоришь!
Матирный немного смутился. Он не любил, когда его хвалили, и, вечно недовольный собой, считал, что еще мало сделал такого, за что бы можно было его хвалить. Это чувство недовольства собой особенно укрепилось в нем после недавнего заседания бюро райкома партии, на котором слушался отчет Матирного о его работе среди нивхов. Сильно покритиковали Елисея и за слабые темпы строительства нового поселка, и за плохую успеваемость людей на уроках ликбеза, и даже за то, что с большим опозданием приходят в Чир‑во свежие газеты. Присутствовавшие на бюро активисты — Азмун, Кырка, Тамара Урзюк и Мария — никак не могли понять, почему это русские ругают Матирного.
Подумать только, что сделал он за эти годы в Чир‑во, какие перемены произошли в стойбище! И вдруг — ругают его! Тамара чуть не прослезилась, жалея Матирного, а Кырка все время шепотом передавал Азмуну свое несогласие с тем, что говорят на бюро.
Когда же Матирный поднялся, тяжело передохнул и, по привычке отбросив со лба светлый вихрастый чуб, стал признаваться, что в его работе действительно есть большие промахи и что здесь правильно о них говорили, нивхи с удивлением уставились на Елисея.
Вечером, возвращаясь в Чир-во, они долго не могли заговорить с ним, все еще жалея его, хотя сам Матирный никогда не был таким веселым, как в тот вечер.
— Здорово пропесочили меня, — смеялся он, — теперь злей буду!
Мария поняла эти слова по-своему и поспешила заметить:
— Ты, однако, никому зла не делал.
А Кырка сказал:
— Лучше бы ты сюда не ездил.
— Что ты, друг мой, разве так можно! — И упрямо повторил: — Я теперь буду страшно злой! — Но, подумав, что нивхи все-таки могут его понять не так, как следует, стал им объяснять существо партийной критики: — Вот ты, Мария, Тамайку иногда ругаешь, а разве желаешь ему зла?
— Нет, конечно!
— Вот так и наша партия. Она всем нам, как мать родная. Если и ругает нас, критикует, то учит лучше работать, лучше жить.
ebooksa