Настоящие сказки Шарля Перро

22
18
20
22
24
26
28
30

Не отрицая вообще значения обрядовых моментов для возникновения сказок, мы считаем и это объяснение в данном случае натяжкой. Крайне трудно связать сложный рассказ с теми данными, какие приводит Сент-Ив: вся история с волком в обряде не находит себе параллели и разъяснения. Нечего уже и говорить о том, что совершенно невозможно выводить непосредственно сказку Перро и даже её нравоучение из обряда: Перро взял сказку из устной традиции, а нравоучение придумал сам.

Но в сказке можно всё же отметить элементы, восходящие к очень древним представлениям анимистического характера: показательны в этом отношении разговоры волка с девочкой и с бабушкой, и оживление девочки и бабушки в ряде вариантов.

Однако сказка в целом, вероятно, принадлежит уже значительно более позднему времени; поэтому, в частности, и параллели к ней сравнительно немногочисленны.

Синяя Борода

Сказка эта известна по всей Европе, в Палестине, в Индии, в Центральной Африке, в США и в Гренландии у эскимосов; древнейший известный текст принадлежит именно Перро.

Обычно сказка является в более сложном виде, чем у Перро: две сестры нарушают запрещение мужа и входят в запретную комнату; они погибают; третья сестра благодаря своей хитрости избегает опасности; она находит и оживляет трупы своих сестёр, а затем поручает самому убийце отнести их в корзине в дом родителей; сама она убегает, обратившись птицей, и т. п.; убийца подвергается наказанию (таково изложение сказки, например, в сборнике братьев Гримм).

Героем сказки оказывается колдун, сам дьявол, иногда разбойник (нередко наблюдается контаминация со сказкой о невесте разбойника), в скандинавских и русских вариантах – волк и медведь (см., например, Д. К. Зеленин. Великорусские сказки Вятской губернии. П., 1915). В ряде случаев фольклорные варианты создавались на основе сказки Перро.

В Синей Бороде Перро видели иногда историческое лицо, а именно бретонского дворянина Жиля де Лаваля, маршала Рецкого, носившего прозвище Синяя Борода и казнённого в 1440 г. за убийство детей.

Сент-Ив оспаривает это предположение, Больте Поливка – также. Возможно, что имя Синей Бороды вошло в сказки действительно в связи с этим историческим лицом, но дальнейшей связи сказки и истории нет, и, конечно, сказка древнее по своему происхождению. К тому же имя Синей Бороды могло войти в сказку и иначе: в XVI веке это имя означало человека с иссиня-чёрной бородой, и такие люди считались соблазнителями девушек.

В сказках, кроме Перро, имя это встречается сравнительно редко.

Мифологи видели в герое сказки солнце, преследующее зарю (героиню), или день, гонящийся с острой саблей за ночью; при этом указывают на синие бороды у некоторых божеств, например, у Индры в Индии или у Беса в Египте; заря изображается любопытной, так как она всюду проникает и все хочет видеть; золотой ключик отождествляется с солнечным лучом или молнией.

Кречмер[67], указывая на то, что в ряде вариантов муж заставляет жену есть человеческое мясо, видит в нем аналогию с греческими богами мёртвых питающимися телами своих жертв.

Сент-Ив видит в сказке отражение ритуала инициаций, посвящения (в частности, для женщин – брака), сближая целый ряд различных сказок с мотивом запретной комнаты. Характер сказки в этом отношении весьма отчётлив, и можно согласиться с тем, что в основе своей сказка связана с определёнными запретами, относящимися к поведению новобрачной: чтобы внушить новобрачной необходимость подчиняться этим запретам, могли рассказывать подобные истории. Но опять-таки, как и в предшествовавших случаях, для Перро эта прежняя цель сказки не имела уже актуального значения.

Кот в сапогах

Сказка известна по всей Европе, на Кавказе, в Центральной Азии, на Филиппинских островах и на острове святого Маврикия, в Аравии, в Африке, у индейцев Северной Америки. Древнейший известный текст – в сборнике Страпаролы, соответствующий сюжет имеется также и у Базиле. Ни тот, ни другой текст не совпадают с текстом Перро, очевидно взятым из устной традиции.

У Страпаролы рассказ сравнительно весьма прост (ночь XI, рассказ 1-й). Трое сыновей получают в наследство от матери квашню, хлебную корзину и кошку. Последняя ловит зайцев п носит их королю, затем ведёт к королю своего хозяина и толкает его в воду, заявляя, что он тонет, чтобы таким образом получить от короля одежду для него. Герой женится на принцессе. Король хочет осмотреть его владения; кошка заставляет рыцарей, пастухов и слуг в замке заявлять, что они служат её хозяину; подлинный же хозяин именья по счастливой случайности умирает внезапной смертью.

У Базиле изложение сложнее. Здесь два сына, одному из которых отец оставляет в наследство решето, другому – кошку. Кошка ловит рыбу и бекасов и носит королю от имени синьора Гальюзо. Когда король хочет познакомиться с Гальюзо, кошка докладывает, что камердинер обобрал его; король посылает тому богатое платье и приглашает к себе. Кошка искусно истолковывает грубые слова и поступки Гальюзо. Затем король едет осматривать богатства Гальюзо, причём кошка бежит вперед; по её настоянию пастухи овец, коров и лошадей называют себя служащими Гальюзо. Когда Гальюзо женится на принцессе, он обещает кошке беречь её и ухаживать за ней при жизни, а после смерти забальзамировать и похоронить её в золотом гробу. Кошка притворяется мёртвой, Гальюзо хочет выбросить её в окно; кошка вскакивает и убегает, упрекая его в неблагодарности.

Изложение Перро сравнительно очень просто, но у него введён эпизод с людоедом, которого нет ни у Страпаролы, ни у Базиле.

Мифологическая школа и здесь небесную историю: восходящее солнце (герой сказки, выходящий из воды), сопровождаемое и представляемое своим двойником (котом), быстро растёт, сочетается браком с зарёй (принцессой) и царствует над миром; в людоеде, по-видимому, также скрывается солнце.

Сент-Ив приписывает сказке ритуальное происхождение; по его мнению, сказка передаёт ритуал посвящения царя. Почитание священного животного, помогающего царю и его царству, усвоение царём нового имени (как маркиз Карабас), омовение в реке, одевание в новые одежды, признание царя его подданными, овладение дворцом – всё это, по мнению Сент-Ива, – явные следы царского ритуала.