Насколько автор этих строк разбирается в людях, из отношений этого врача и его матери можно сделать вывод, что он инстинктивно тянется к родительнице, однако умственное восприятие матери и личное уважение к ней отнюдь не назовешь слепым преклонением. Он проживает под одной крышей с братом, на год младше себя, и со своей матерью, и многие годы ему казалось, что такое совместное проживание препятствует его эротической свободе. Мы, конечно, знаем по психоаналитическому опыту, что подобными причинами легко злоупотребить в качестве оправдания для внутренней (кровосмесительной) привязанности. Врач согласился с анализом, вполне удовлетворившись объяснением, и в шутку предположил, что слово belladonna (букв. “красивая женщина”) также могло иметь эротическое значение. Он и сам, как стало известно, в прошлом использовал этот препарат».
По моему мнению, серьезные ошибки вроде приведенных выше возникают ровно по тем же причинам, что и более безобидные, как в других примерах из настоящей главы.
11) Следующая описка, о которой сообщил Шандор Ференци, наверняка будет сочтена особенно безобидной. В ней можно усмотреть образчик уплотнения (ср. оговорку с der Apfe выше); эта точка зрения могла бы показаться верной, не выяви углубленный анализ происшествия наличие более сильного расстраивающего фактора:
«“Мне вспоминается anektode”, – записал я однажды в своем блокноте. Разумеется, я хотел написать anekdote (анекдот); на самом деле это была история о цыгане, приговоренном к смерти (tode) и попросившем в последнем желании, чтобы ему разрешили самому выбрать дерево, на котором его должны были повесить. Несмотря на усердные поиски, ему так и не удалось подыскать подходящее дерево».
12) С другой стороны, случается так, что самая невинная на вид описка может выражать опасный тайный смысл. Анонимный корреспондент сообщает:
«Письмо заканчивалось словами: “Herzlichste Grueisse an Ihre Frau Gemahlin und ihren Sohn” (“Наилучшие пожелания Вашей супруге и ее сыну”[119]. –
13) Одна дама прислала своей сестре сообщение с добрыми пожеланиями по случаю ее переезда в новый и просторный дом. Присутствовавший при этом друг заметил, что в письме указан неправильный адрес. Письмо было отправлено даже не в тот дом, из которого сестра дамы только что съехала, а в ее первый дом, в котором она поселилась сразу после замужества и который давно оставила. Этот друг обратил внимание дамы на промах. Она вынужденно признала его правоту и подивилась допущенной ошибке – мол, как подобное вообще пришло ей на ум? «Полагаю, – сказал друг, – вы, по-видимому, втайне мечтаете о том прекрасном большом доме, в который ныне въехала ваша сестра, а сами чувствуете себя стесненной в пространстве; и потому как бы вернули ее в ее первый дом, где было так же тесно. «Я и вправду слегка завидую сестре, – откровенно признала дама и добавила: – Жаль, что такие случаи раскрывают всю нашу мелочность!»
14) Эрнест Джонс (1911) сообщает о следующей описке со слов А. А. Брилла:
«Пациент написал доктору Бриллу о своих душевных страданиях, которые он приписывал беспокойству по поводу финансовых потрясений в связи с хлопковым кризисом: “Все из-за этой треклятой волны холодов; семян – и тех нет”. (Под “волной холодов” он подразумевал положение на финансовом рынке.) Однако забавно, что в письме вместо слова “волна” стояло слово “жена”. В глубине души пациент таил невысказанные упреки жене по поводу ее сексуальной холодности и бездетности, причем смутно – и вполне справедливо – осознавал, что вынужденное воздержание во многом объясняет его душевные муки».
15) Сообщение доктора Р. Вагнера (1911):
«Просматривая старый блокнот для лекций, я обнаружил, что допустил в спешке небольшую оплошность. Вместо “Эпитель” (эпителий?) я записал “Эдитель”. Если поставить ударение на первый слог, перед нами уменьшительная форма девичьего имени. Ретроспективный анализ тут достаточно прост. В то время, когда была сделана описка, я был очень поверхностно знаком с дамой по имени “Эдит”; лишь намного позже наши отношения стали близкими. Описка, таким образом, являлась точным указанием на прорыв бессознательного влечения, которое я испытывал в то время, хотя сам и не подозревал о том, а выбор уменьшительной формы имени одновременно отражал характер моих истинных чувств».
16) Сообщение фрау фон Хуг-Хельмут[120] (1912):
«Врач прописал пациентке Leviticowasser (левитовую воду) вместо Levicowasser[121]. Эта ошибка, повод для саркастических замечаний провизора, вполне может трактоваться как безобидная, если рассмотреть возможные мотивировки, исходящие от бессознательного, если признавать, во всяком случае, их известную правдоподобность, пусть это будет сродни субъективным догадкам человека, незнакомого близко с указанным врачом. Несмотря на привычку в чрезмерно резких выражениях бранить пациентов за далеко не рациональное питание – за привычку, так сказать, читать им нотации (die Leviten lesen), – этот врач пользовался большой популярностью, и приемная в часы консультаций бывала переполненной; посему он, конечно, хотел, чтобы пациенты после приема одевались как можно быстрее – “vite, vite” (
В той же статье имеются другие примеры из юности автора – frazösisch вместо französisch («французский») и ошибка в написании имени «Карл».
17) Я должен поблагодарить господина Й. Г., который тоже сообщил о случае описки. По содержанию этот случай напоминает заведомо неудачную шутку, однако, как представляется, здесь намерение пошутить можно однозначно исключить.
«Когда я был пациентом в (легочном) санатории, то, к своему сожалению, узнал, что та же самая болезнь, которая заставила меня обратиться за лечением, была выявлена у моего близкого родственника. В письме родственнику я посоветовал ему обратиться к специалисту, известному профессору, у которого я сам лечился и авторитетом которого в медицинских вопросах был вполне удовлетворен, имея при этом все основания сетовать на его неучтивость: ведь совсем недавно этот профессор отказался выдать мне свидетельство, которое для меня было очень важным. В своем ответе на мое письмо родственник обратил мое внимание на описку, которая, поскольку я сразу осознал ее причину, немало меня позабавила. В своем письме я употребил следующую фразу: “Поэтому советую без промедления оскорбить профессора Х.”. Я, конечно, собирался написать “оценить”. Пожалуй, надо отметить, что мое знание латыни и французского исключает возможность объяснить описку неведением».
18) Пропуски на письме надлежит, естественно, воспринимать в том же свете, что и описки. Даттнер[122] (1911) сообщает о любопытном случае «исторической ошибки». В одном из разделов закона, регулирующего финансовые обязательства Австрии и Венгрии по «Компромиссу» 1867 г. между двумя странами[123], слово «фактический» исчезло из перевода на венгерский; Даттнер обоснованно предположил, что бессознательное стремление венгерских депутатов предоставить Австрии как можно меньше преимуществ сыграло здесь немаловажную роль.
У нас есть все основания считать, что частое повторение одного и того же слова на письме и при переписывании – «персеверация» – также отнюдь не случайно. Если пишущий повторяет уже написанное слово, то это может быть признаком того, что ему непросто с этим словом расстаться; он мог бы сказать больше, но не сделал этого по какой-либо причине. Упорное повторение кажется подменой выражения «я тоже». Мне приходилось иметь дело с длинными медико-юридическими «заключениями», и в них настойчивость переписчиков в особо важных отрывках бросалась в глаза. Толкование, которое мне хотелось бы дать, подразумевало бы, что, заскучав от своей обезличенности, переписчик вставлял в текст собственный голос: «Это и мой случай», «У нас все то же самое».
19) Кроме того, ничто не мешает нам рассматривать опечатки как «ошибки письма» со стороны наборщика и считать их в значительной степени мотивированными психологически. Я не ставлю себе при этом целью систематически собирать подобные ошибки, при всей их забавности и познавательности. В работе Джонса (1911), на которую я уже неоднократно ссылался, опечаткам отведен особый раздел.
Искажения в текстах телеграмм порой можно посчитать письменными ошибками со стороны телеграфиста. В летние каникулы я получил от своих издателей телеграмму, текст которой был мне непонятен. Сообщение гласило: «Vorräte erhalten, Einladung H. dringend» («Провизия получена, приглашение Х. срочно»). Разгадка началась с имени Х., упомянутого в телеграмме. Этот X. был автором книги, к которой мне предстояло написать Einleitung (предисловие). В телеграмме Einleitung превратилось в Einladung (приглашение). Тут я припомнил, что несколькими днями ранее отправил своим издателям Vorrede (введение) к другой книге; так что мне просто подтвердили получение. Исходный текст телеграммы, скорее всего, гласил: «Vorrede erhalten, Einleitung H. dringend» («Введение получено, предисловие Х. срочно»). Можно предположить, что сообщение пало жертвой проголодавшегося телеграфиста, который вдобавок связал между собой две половины фразы более тесно, чем имел в виду отправитель телеграммы. К слову, это прекрасный пример «вторичной ревизии», которую можно наблюдать в большинстве сновидений[124].
ebooksa