— Я не знаю. Я ж говорю — не общался я с ней.
— Не ври.
— Я не вру вам!
— Я тебя отпущу домой, — пообещал ему Гущин. — Ты мне как подозреваемый неинтересен стал. Только правду всю выкладывай. Колись.
— Ну, мы виделись с ней зимой, в феврале… она вмешалась в нашу с матерью ссору из-за квартиры. Хотела посредничать — мол, надо прийти к компромиссу.
— Где вы встречались?
— Она к нам приехала в Жуковский сама. Наряженная такая, накрашенная.
— Она машину водит? У нее ни гаража, ни тачки нет дома. На чем она приехала? На такси?
— Нет, ее кто-то привез.
— Кто?
— Я не знаю, может, кто-то из клиентов. Отблагодарил ее так. Он с ней к нам не поднялся.
— А какая машина?
— Черная, марку я не знаю, я из окна мельком видел.
— И чего у вас было?
— Да ничего, поговорили недолго. Она матери позвонила. Но мать насчет продажи квартиры со мной все равно отказалась разговаривать. Ну и все. Она надела шубу норковую и… была такова. Даша ее пошла провожать на улицу, она, видно, и с ней хотела без меня говорить — чтобы жена на меня повлияла насчет жилищного компромисса.
— А жена вам не рассказала суть разговора?
— Рассказала — мол, хитрая баба твоя тетка, осторожнее с ней. Они с Дашей не поладили. Та над ее внешностью, лишним весом всегда потом в разговоре со мной издевалась.
— Будешь дома сидеть — тихо под веником, — объявил ему полковник Гущин. — Не знаю, чего с вашей семейкой творится, но мать и тетка твои мертвы. Осознай это. И если что — ты следующий на очереди.
— Я? Но за что? Почему? — Алексей Лаврентьев снова испугался.
— Пораскинь мозгами на свободе. Может, еще что вспомнишь — позвони мне. — Полковник Гущин дал парню визитку. — Клавдий, проводи его на улицу, чтобы наши чугуногорские коллеги самодеятельность ненужную на почве конфронтации не развели. Скажешь им — я его выпускаю под свою ответственность. Тюрьмы у нас и так переполнены.