Адам доплыл до островка, сплошь заросшего камышом и кустарником. Он причалил к топкому берегу и выскочил из лодки. Набросил на кусты веревку. Со дна лодки он достал две канистры с бензином и направился в самый центр островка, продираясь сквозь сплошной колючий кустарник.
Он очутился на небольшой утоптанной поляне, которую сам расчистил с помощью секатора от сухих камышей. Их он сложил кучей в центре поляны, набросал смолистых сосновых веток, что нарубил в лесу на берегу, обложил все валежником, который набрал специально и привез сюда на своей лодке.
Получилось некое подобие кострища.
Наверху возлежал скелет.
Адам спрятал канистры с горючим в кустах — еще не время поливать здесь все бензином…
Он смотрел на скелет.
Вспомнил, как маленькая девочка в розовой пижаме, покорившая его сердце своей детской улыбкой, непосредственностью, добротой и готовностью дружить с ним — без всяких оговорок и ограничений… как она сказала на ломаном русском:
Адам схватил за ноги скелет и сдернул его с кострища.
Затем нагнулся и достал из кустов небольшой, но увесистый ломик с плоским концом, заточенным как лезвие. Он привычно взвесил лом в руке — тяжелый металлический предмет… Перехватил его, как воин свой дротик, и с силой всадил в шею скелета. Послышался треск…
Адам нажал сильнее, вгоняя заточенный конец в шейные позвонки, отчленяя череп.
Тот откатился в сторону.
Адам сгреб обезглавленный скелет в охапку и швырнул назад на кострище.
Отыскал на земле палку. Вонзил ее в кучу сухого камыша и водрузил на нее череп.
Он ощутил, как на глаза его навернулись слезы. Он вспомнил, как она… мать — не мать… Ева… глядела на него сегодня дома, когда они случайно столкнулись на лестнице — Адам заходил к умирающему отчиму, а она… отказавшаяся от него и возненавидевшая его, стерегла его словно лютый хищник…
Он вытер слезы.
Не дождется она от него слез… Прошло время, когда он плакал и рыдал тайком из-за ее слов…
А ведь прежде все было вроде у них иначе. Или ему казалось по малолетству, по глупости, когда он так славно и беззаботно жил с бабкой в Москве и она… мать — не мать… Ева изредка звонила ему, спросить, как его успехи в школе…
Можно ли считать их прошлую жизнь, их прежнее общение нормой?