А Лида шла по обочине дороги, иногда заходила в рожь и рвала васильки. На ней было легкое цветастое платье с короткими рукавами, белые тапочки и такие же белые носочки, а руки и шея в золотистом загаре, и когда она выбегала изо ржи с васильками и улыбалась, откидывая назад прямые светлые волосы, Сашке она казалась такой недосягаемо-нездешней, что лучше было не думать ни о чем таком, а просто тащить чемодан и не забывать про штаны.
В конце пути судьба сжалилась над парнем. Около корсиковской мельницы встретилась попутная подвода, на которую положили вещи. Сашка умылся в омуте у мельничного колеса, где было прохладно и пахло сыростью и гнилым деревом. Лида вынула из волос гребенку и хотела его причесать, но Сашка сказал сердито:
— Не лезь.
— А ты не злись. Никто тебя не заставлял нести, сам напросился.
— Совсем не поэтому.
— А почему?
— Ни почему. Видала?
Сашка наполовину вытащил из кармана поджигу.
— Что это?
— Подожди, узнаешь. Обратно пойдем — бабахнем в лесу.
На разъезде не было даже деревянной платформы, земля, пропитанная угольной пылью, источала запахи железа и креозота. Около полотна прогуливался мужчина в форменной фуражке. Очевидно, скоро должен был прийти поезд. Агриппина Фоминична, устало опустившись на чемодан, говорила Лиде что-то напутственное. Сашка деликатно отошел в сторонку и стал глядеть на воробьев, усевшихся на кустах черемухи.
Ему вдруг сделалось грустно. Просто невыносимо как грустно. Впору зареветь. И заревешь, если вдруг видишь, что здесь ты лишний. Вот они разговаривают о чем-то своем, а до него им нет никакого дела. Дотащил чемодан, и ладно. Сейчас мать ее уедет в Ленинград, а через два месяца и Лида, а он опять останется в деревне. В Ленинграде он никогда не был и, может быть, никогда не побывает, и велосипеда у него никогда не будет. Да и какой тут велосипед, когда даже штаны новые мать никак не может ему купить.
И вообще ему нечего равняться с Лидой. Когда они стали вспоминать, кому что нравится, он даже не знал, как ответить. Она сама больше всего любит стоять у памятника «Стерегущему». На нем изображены русские моряки. Открыв кингстоны, они тонут вместе с кораблем, но не сдаются врагу.
Тогда Сашка удивленно спросил, неужели настоящая вода льется.
— Ну конечно. Обыкновенный фонтан в виде водопада. Очень просто.
Ей хорошо говорить «очень просто». Она и в театре много раз была. Ленинград — это тебе не деревня.
Спугнув воробьев, Сашка сломал ветку черемухи и, чтобы хоть немного возвыситься в собственных глазах, стал отыскивать в себе какие-нибудь достоинства, которых не было у других. Но как ни старался, ничего такого отыскать не смог. Вот только если немецкий. Лучше его в школе немецкий никто не знает. У него одни пятерки, и учительница разговаривает с ним как со взрослым. Это уж кое-что значит. Правда, если бы не старшая сестра, он бы и немецкий не знал, но все-таки…
— Сашок, идя сюда, — позвала Агриппина Фоминична.
Она протянула ему половину булки и кусок колбасы. Сначала он отнекивался, потом взял и, отвернувшись, стал жадно есть.
Из-за поворота показался поезд. Паровоз усиленно пыхтел, заволакивая все вокруг дымом. Остановка была не больше минуты, и Сашка с набитым ртом подхватил чемодан и потащил его в вагон. Он спешил скорее уйти, чтобы не видеть, как Лида прощается с матерью. Он терпеть не мог, когда люди прощаются.
ebooksa